Павло Загребельный
Шрифт:
Получился у Мирославы Бердник интернет-римейк, то бишь новое-старое прочтение «Кайдашевой семьи» Нечуя-Левицкого.
«Теперь нашего ученика, как и тридцать-сорок лет тому спрашивают:
– Что такое идея произведения? – недоумевал в 1976 году Загребельный по поводу примитивизма в изучении литературы на Украине.
– Это его тема.
– А что такое тема?
– Это идея».
Тридцать-сорок лет спустя украинским школьникам зашоренные схоласты талдычат о кайдашах, о том, как ближайшие родственники не могут найти общего языка, постоянно ссорятся и строят друг другу каверзы, лодырничают, желая спихнуть работу на плечи другому, упиваются собственным эгоизмом и не желают искать компромиссы, обижаются по пустякам и привычно топят обиды в алкоголе.
Рад за Мирославу, что не придумала она мафию поэта-академика Бориса Олийныка. Без того стоколос наш измучен. Ведь «працює він буйно, болісно, засукавши рукава, внуртувавшись пальцями в саме пекло живого життя». Перечитывая эту мысль Иван Драча, Павло Загребельный отметил ее гениальную точность в двух словах: «внуртувавшись пальцями». В октябре 2010 года Олийнык праздновал 75-летие. Его юбилейное интервью преисполнено кайдашевых терзаний, звучит забытой и меланхоличной мелодией. Мол, когда утверждают, что в начале 1970-х Ивана Дзюбу на заседании в СПУ единогласно исключили, то это не так. Тогда же Борис Олийнык был против. И еще некто! Тогда протокол переписали. (Читаем интернет: Загребельный не только был «за», но еще и по злому умыслу протокол подтасовал. – Авт.).
Продолжаем «в свинячий голос» толочь воду в ступе. Узнавали себя жена лидера СССР Хрущева в учительнице из романа Михаила Стельмаха, а лидер Компартии Украины Щербицкий – в партработнике Пронченко из романа «Разгон»? За какие заслуги проспект Корнейчука в Киеве переименовали, а Тычине отвели музей-квартиру из двух квартир, будто он жил на два дома?
В романе «Львиное сердце» (1976) Загребельный малокультурное выражение «в свинячий голос» разъяснил: слишком поздно прийти, прийти к шапочному разбору. В продолжении «Сердца», романе «Изгнание из рая» (1984) автор милых его сердцу литературоведов подразделил на два типа. Два критика – два петушка горох молотили. Один – Подчеревный. Может, еще от пророка Ионы из чрева китового. В вечном сомнении, желании все пощупать, проникнуть в подтекст, подсознание, подчревие. Другой – Слимаченко-Эспараго. Вечный антагонист Подчеревного. В «Изгнании…» повествуется и о Хуторянском Классике Весеннецветном. «Он в столице книгодурствует лукаво. Изредка примчится на малую родину, падет на землю, восклицая: «Земелька родная! Приникаю к тебе грудью и коленами! Когда-то бегал тут ножками маленькими, как козьи копытца. А теперь что? Люди добрые, что теперь?… О хутора, кто выпьет сон и грусть вашу давнюю?»
Сию тему на свою голову продолжил Коротич. Виталий Алексеевич неосторожно пошутил, что советский украинский писатель начало жизни посвящает исходу из села и пробиванию в столицу, а оставшиеся годы отдает самоотверженному воспеванию родной стороны. Загребельному и Коротичу такое не забудут.
Не мафия, – обращаюсь к многоуважаемому блоггеру Мирославе. Не классики Весеннецветные. Сам автор «Изгнания из ада» самокритично признал, что Хуторянский Классик – это его второе «я», alter ego. И обратился к Гете: «Чего вы всполошились, дураки?! / Про вас / Не написал я ни строки! /Я, может, / вспоминал про вас / Не раз. Но писано все это/ Не про вас!»
Не мафия, не квазиклассики… Кто же? Раб, которого мы ленимся выдавливать из себя, наше трусливое «я», которое не находит в себе смелости поднять голос против неправедного суда, нашептывает: прикуси язык.
«Иногда человеку хочется прикусить язык, – изрек один из героев романа «Смерть в Киеве». – Но считаю, лучше умереть с чистой совестью, чем с прикушенным языком».
«Бездарный всегда выберет бездарного, – рассуждает молодой Карналь в пьесе Павла Загребельного и Михаила Резниковича «Предел спокойствия». – Дьявол двадцатого века – это посредственность. Человек, который ничего не умеет делать как следует, и мешает тем, кто может. Посредственность сидит в каждом из нас, и каждый по капле должен выдавливать ее из себя, как Чехов выдавливал из себя раба. Это работа на
«Конечно, жить на сломе эпох, сломе обществ непросто. Я родился в одном обществе, практически достиг всего того, чего я достиг, в том обществе. Вдруг появляется новое общество и следует уже как-то жить по-иному. Вот почему сейчас труднее всего людям моего поколения. Нам приходится так или иначе или оправдываться, или искупать какие-то грехи.
А виноватых на свете нет…
Когда вы начнете искать виноватых, окажутся все виноватыми. Нужно будет судить всех. Общество не может жить только тем, чтобы искать виноватых. В чем же трагедия, в чем кровавость советской эпохи – все время искали виноватых! То «вредители», то «враги народа»… – размышляет Загребельный в начале нулевых. – После войны пошло-поехало: писатели виноваты, философы виноваты, космополиты виноваты, генетики – «вейсманисты-морганисты, кремлевские врачи виноваты! Вот так, куда ни глянет Сталин – все виноваты! Те, кто сегодня требует покаяния, – это те самые сталинисты. Они так же ищут виноватых! Все виноваты, кроме них! А нужно перевернуть, только вы виноваты – те, кто считает кого-то виноватым».
Советская культура против Загребельного. 1986
Советскую культуру отличало умение колебаться вместе с линией партии. В 1957 году Академия наук Украинской ССР издает второй том «Истории украинской литературы», где упомянут роман О. Т. Гончара «Прапороносцы»: «Первые две части трилогии были удостоены Сталинской премии II степени за 1947 год. Через год была удостоена этой награды также и “Злата Прага”».
В 1964 году украинские академики «переделали и дополнили» том истории родной литературы образца 1957 года. Оглавление уточнили: «История украинской советской литературы». И «Прапороносцы» не забыли: «Трилогия О. Гончара целиком заслуженно отмечена Государственной премией». «Забыли» академики о двух Сталинских премиях и легко «разменяли» на одну Государственную.
В 1964 году в Москве выдвигают «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицина на Ленинскую премию. Произведение о ГУЛАГе провалили. В 1964 году Ленинскую премию присудили, но не бывшему зэку А. Солженицину, а лауреату двух Сталинских премий (или одной Государственной?) О. Гончару.
Новое руководство СПУ, изгнав из своего номенклатурного рая Павла Загребельного, летом 1986 года триумфально заявилось в Москву на съезд писателей всего Советского Союза.
Неизгладимое впечатление произвели победители с Андреевского спуска на российского литератора Наталью Иванову. В воспоминаниях «Ностальящее» и спустя десять лет перед ней, словно вживую, восстает лик Бориса Олийныка:
«Процитирую, дабы продемонстрировать высший пилотаж советской мысли, как можно, говоря о Чернобыле, выехать на оптимистической риторике: “И высшим проявлением сочувствия здесь являются не слезы и вздохи, а реальные дела, которые в эту минуту вершат сыны всех наций и народностей в Чернобыле, подавляя взбунтовавшийся атом”». И интернациональный пафос финала выступления Олийныка, начавшего с тревоги по поводу украинской мовы, идеологически уравновешивает и нейтрализует возможные обвинения в национализме.
Иванова отмечает антиначальственный пафос Олийныка:
«…Критикуя отжившее, мы пытаемся изъять себя из отжившего, к которому причастны, и как ни в чем не бывало ставим задачи другим, начисто забывая о себе…. Отрезать путь к трибунам тем, кому вольготно жилось именно в застойниках прошлого и кто, не страдая элементарной совестью, конечно же, первым полезет на трибуну учить, как жить и работать по-новому».
В кулуарах съезда поговаривали об особой приближенности Олийныка к Горбачеву. Так что выпад его можно было интерпретировать как непосредственное озвучивание мнения очень даже выше стоящего товарища, которого в дальнейшем – всего через четыре года! – Олийнык проклянет и назовет Сатаной.