Павшее Королевство

Мэй Элизабет

Я — создание хаоса и смерти, и, возможно, это то, как мне предназначено умереть. В сражении. В конце длинной войны.

Если бы все было по-другому, и Киаран никогда не вошёл бы в мою жизнь, возможно, я бы вышла замуж за Гэвина. Возможно, мы могли бы жить счастливой жизнью в Эдинбурге с нашими детьми.

— Не знаю, — честно говорю ему. — Но мне бы хотелось так думать.

Он так же засматривается на свои руки, как будто бы

думая о том же, о чем и я.

— Если мы умудримся пережить это, что вы с Киараном будете делать?

Киаран будет с Сорчей. Она проведёт следующую тысячу лет, постепенно уничтожая кусочки его души, пока не останется ничего от Киарана, которого я знаю. Вечность рабства, отданного ей, чтобы я могла получить Книгу… Книгу, за которую мой друг отдал свою жизнь.

— Я не думала об этом, — лгу.

— Айлиэн, — он делает глубокий вдох, чтобы сказать что-то ещё, но я прерываю его.

— Я умираю, — слова покидают мой рот в спешке вдоха. — Умираю, — говорю снова, тоном ниже в этот раз. — Каждый раз, когда использую свои силы, это убивает меня чуточку больше. Так что не могу думать ни о чем другом. Мне нужно найти Книгу, или…

Что-то заставляет меня поднять взгляд к тёмной границе леса. Это Киаран.

Его глаза встречаются с моими, и я знаю, что он слышал все.

Глава 42

Я вскакиваю на ноги.

— МакКей. Стой…

Он не смотрит на меня, когда разворачивается и уходит в лес.

Я спешу за ним.

— Проклятье, МакКей, остановись, — говорю я, когда упрямая задница продолжает идти, — ты не можешь пойти дальше, если только не хочешь свалиться с чертова обрыва, так что прекрати быть придурком и поговори со мной.

Это срабатывает. Киаран останавливается спиной ко мне.

— Что ты хочешь, Кэм?

Говорю первое, что приходит в голову:

— Я собиралась рассказать тебе.

— Когда? — Киаран поворачивается. Его лицо настолько затемненное, что не могу разобрать выражения его лица. — Когда? — в ответ на моё молчание он горько говорит: — Дай-ка угадаю, в качестве твоих последних слов?

Его лиловые радужки горят в темноте. На мгновение не могу ничего поделать с возникшим воспоминанием голубых глаз Морриган. Меня настигает воспоминание, где Киаран выхватывает Деррика из воздуха, чтобы смять его. Как стрекозу. Жука. Насекомое.

"Должна ли я пожертвовать своей пешкой?"

Словно почувствовав мои мысли, Киаран отводит взгляд в сторону, пристыженно смотрит на деревья. Когда он говорит снова, его голос такой тихий, что едва слышу слова:

— Я дважды наблюдал, как ты умираешь, Кэм. Я только получил тебя назад.

— Я смертная, — говорю нежно. — Ты должен принять то, что я не буду жить вечно, и я сомневаюсь, что Книга может изменить это, — когда он не отвечает, вздыхаю. — Что бы ты сказал, если бы я рассказала тебе? Ты попытался бы остановить меня от пользования моими силами?

Он задумывается на мгновение.

— Я не знаю.

Мне невыносимо наше расстояние. Сокращаю дистанцию между нами и скольжу руками вокруг него. Он позволяет мне прижаться щекой к груди и послушать сердцебиение. Когда его руки оборачиваются вокруг меня, и он прижимает меня ближе, закрываю глаза.

"Я хочу все забыть. Хочу стоять здесь, с тобой и забыть обо всем мире. Я хочу…"

Говорю ему правду:

— Мне бы хотелось иметь тысячу лет с тобой… Еще больше.

— Нет, только не ещё тысячу лет, Кэм. Это время у меня уже есть. Это время, которое я уже прожил.

— Что тогда?

Киаран проводит пальцем по моей щеке, вдоль линии челюсти. Как будто он запоминает нас такими, маленькие фрагменты для того времени, когда меня не станет. На все те годы, которые у него будут впереди без меня.

— Я хочу прожить одну жизнь с тобой. Не сотни, не тысячи, не вечность. Всего лишь одну жизнь.

Когда тянусь к нему и прижимаюсь губами к его, замечаю, как чернота его внешних радужек вновь начинает наползать. Не такая, как была в зеркальной комнате, но достаточно темная, чтобы выглядеть как тень, пересекающая весеннее поле.

Его поцелуй осторожный. Очень-очень осторожный. Я знаю, что он вспоминает то, что делал. Знаю, он вспоминает свои зубы на моей шее, кусающие меня.

Сколько времени у нас осталось? Сколько времени есть у меня?

Почему любовь, словно бабочка, в момент, когда она начинает умирать — обретает крылья?

*****

Позже этим вечером мы разожгли большой костёр для похорон Деррика. Эйтинне разбросала опавшие листья и ветки разной величины (единственные части природы, которые у нас остались) в вихрящемся узоре, который распространился по всей земле вокруг лагеря.

"Здесь должны быть лепестки всех цветов", — рассказывала мне Эйтинне, пока я помогала ей. — "Цветы, рассыпанные на мили, как мы делали для тебя. Так, чтобы все могли знать, что он был любим. Он заслуживает цветов. Он заслуживает большего, чем это".