Пазл-мазл. Записки гроссмейстера
Шрифт:
Как разрубить такой узел? В лоб не взять – сильный гарнизон и все подступы к Сарнам надежно прикрыты.
Тогда Ковпак бьет немцев по лбу. Оказывается, иногда бывает большая разница: в лоб и по лбу. Узел-то остался, а железные щупальца обрублены: партизаны одновременно взорвали пять мостов вокруг Сарн и полностью парализовали движение: сорок два эшелона в сутки! Пришлось немцам тащить их обратно на Львов и Краков, перегонять составы через Румынию и Бесарабию.
Гитлер пришел в ярость. Вызвал Гиммлера и приказал покончить с Ковпаком. Фюрера можно понять. Незадолго до «Сарненского креста» греки взорвали мост на перегоне Салоники – Афины; а по
Гиммлер поручил ликвидировать Ковпака генералу Кригеру, лучшему знатоку горной войны, воевавшему в Карпатах еще в Первую мировую. А Ковпак те места на брюхе исползал, добывая свои «Георгии». Вот они и встретились: генерал Кригер и генерал Ковпак.
Кригер разбил соединение Ковпака. Из окружения выбирались кто как мог. Комиссар Руднев, окруженный егерями, застрелился. Его сын Радик погиб. Но Ковпак, как волчище, попавший в капкан, перегрыз лапу и ушел.
Не думаю, что Кригер гордился своей победой. Кто против него воевал? Председатель горсовета Ковпак. Комиссар Руднев, бывший путиловский рабочий и партиец. Лучшей ротой командовал Карпо, до войны тракторист. Один из его дружков по пьянке убил кого-то, а не подумал, дурак, что жену оставит с ребятишками. А Карпо за него подумал и взял вину на себя: ведь ждать и плакать за него никто не будет. Получил десять лет. За ударный труд освободился через два года, призвался в армию, в десантные части. Потом лихо воевал в партизанах.
А кто у Ковпака начальник разведки? Петр Вершигора – бывший старшина музкоманды, актер, режиссер. И говорит Вершигоре начштаба Григорий Бегма, бывший учитель, директор школы, с тоской и печалью:
– Вот она, моя нивушка, лежит чистая, незасеянная... Сидит, бывало, какой-нибудь Кирилло-Мефодий, два вершка от горшка, на парту навалился, ручонки расставил, выводит по листочкам «Мама мыла... Мы не рабы...», и кряхтит, и носом шмыгает. А теперь... Ну чем мы теперь занимаемся?
Войной, дорогой Григорий Яковлевич. И ваша партизанская радистка записывает по слогам, что ей строго диктуют из Москвы: «На-ша ро-ди-на в о-пас-нос-ти. Точка. Повторяю. Наша родина в опасности. Точка. Судь-ба на-шей страны ре-ша-ет-ся в бо-ях на ю-ге. Точка. Повторяю. Судьба…»
И вы, Григорий Яковлевич, решили на пятерку задачу, заданную вам войной. У вас лично это здорово получилось. Ведь это вы придумали операцию «Сарненский крест». А у нас на вашей партизанской должности начштаба был Берл Куличник – не учитель, но тоже воспитатель, тренер. А разведку наладил Идл – тоже музыкант, и тот еще артист, как ваш Вершигора.
Вне расписания вдруг всем нам объявили: новый предмет – ВОЙНА.
Дети! В школу собирайтесь.Петушок пропел давно.Вот и петушок прокукарекал по радио: 22 июня... И все попали в первый класс.
Кто уцелел – остался на второй год. Потом на третий, четвертый. За каждую ошибку: смерть, расстрел, трибунал, штрафбат, концлагеря – немецкие и наши. Помощь Международного Красного Креста Сталин отверг: «Нет русских пленных. Русский солдат
Но сталинские директивы были не для нас. Нашей директивой стала Тора. Спасибо, Господи, что ты вразумил Ихла-Михла. И с нами, как в дни Исхода, следовал Всевышний то облаком, то огненным столбом.
«Слушай, Израиль! Вы сегодня идете в бой на ваших врагов: да не обмякнет ваше сердце, не бойтесь, не действуйте необдуманно, строй не ломайте.
Бог, Всевышний ваш, – Он с вами, чтобы сразиться за вас с врагами, дабы спасти вас».
Каким был первый приказ Куличника? Это я уже говорил: всех стричь наголо.
Лучшим стригалем оказался Гриша Зеленец, ветеринар. Еврей хоть куда. Одно плохо: не брал в рот спиртного. Видеть его не мог. Даже в праздник пурим.
В первый партизанский пурим смешали самогон с клюквенным киселем, сваренным из концентрата. Настоящее сладкое вино получилось. Гриша Зеленец, как уже известно, даже не смотрел в ту сторону. А Шмулик Рыжий...
В отряде было четыре Шмуля – Геллер (от тифа умер), Дорфман, Шнитман и Липец, но их звали по волосам, даже когда весь отряд постригся: Черный, Рыжий, Седой и Пробитый (Шнитману лоб осколком пробило).
А Гриша Зеленец и Шмулик Дорфман (он же Рыжий) с детства дружили. И Рыжий пристал к нему как репей, просто вцепился:
– Гриша, ты мне друг? Настоящий?
Зеленец даже побледнел от обиды.
– А если меня смертельно ранят, ты, чтоб я был здоров, кружку вина выпьешь?
Гриша кивнул.
– А самогона бурячного без закуски?
Какая муха его укусила?! Даже ребе Наумчик не выдержал:
– Шмулик, окажи мне уважение в такой день: помолчи.
Рыжий так и сделал. Не дурак же он совсем.
И накаркал себе.
По кюветам большаков ржавело много снарядов. Из них выплавляли тол. Получались как куски хозяйственного мыла. Иногда обменивали у других отрядов на харчи, да и на настоящее мыло. Были у нас по этому делу спецы вроде Гиндина. Вывинчивали взрыватели, снаряд разрубали зубилом или на жаровне калили. Работа опасная, нужна не только смелость, но хладнокровие, осторожность, сноровка. Я бы не смог. А Рыжий сам рвался. Менял тол на самогон.
Вот и в тот день вытапливал на костре тол из бомбы. А она оказалась термитная зажигательная, никто ее по виду не отличил от обычной фугаски, иначе не стал бы и калить. Три человека от взрыва бомбы ослепли, а Шмулика Рыжего смертельно обожгло. Самогон ему в рот вливали через воронку, чтоб боль заглушить. И Гриша подставил кружку под самогон.
– Шмулик, хочешь, я выпью?
Рыжий в последнем сознании был. Как мумия, тряпками весь обернутый. Только дырка, где рот, для воронки. Не говорил уже. Только мотнул чуть головой: не надо, не пей.
А часы, которые остановились у Стены Плача, сами пошли.
Я их отдал Тверскому – сыну часовщика Тверского. Он устроился в универсаме на площади Давидки в Иерусалиме. Выгородили ему квадратный метр с окошечком, он и сидит там, как кукушка в ходиках. Такой же взъерошенный, как отец.
Недавно получил от него открытку с видом памятника тому самому Давидке, в честь которого названа площадь, который смастерил первый в Израиле миномет – это орудие и есть ему памятник. А на открытке Саша Тверской написал: «Вениамин Яковлевич, часы ваши сами пошли, идут секунда в секунду, как “Турецкий марш”».