Пазл-мазл. Записки гроссмейстера
Шрифт:
– Сколько вам лет?
– Шестьдесят один.
Даже не верится, что я был таким молодым, занимался на тренажере.
– Никогда не видел такого древнего лица. А чего это вы делаете?
– Занимаюсь физкультурой.
– Так вы же ногами крутите, а надо ставить удар.
– Зачем? Я ни с кем драться не собираюсь.
– Вы-то не собираетесь, а вам как треснут!
Правильно, пацан, ставь удар! Но еще важнее – научиться держать удар.
Каждый боксер отрабатывает бой с тенью. Обязательно. Это основа основ: бег,
Мало кто умеет держать удар. Из всех, кого я знал, самым непробиваемым оказался Скрыпник.
Его сыночку первому сделали обрезание. Моэлем (тот, кто делает обрезание) он позвал Хайма Бровастого, своего земляка из Лиозно. У Хайма левая бровь смоляная, правая – сивая, не просто седая, а волос какой-то конский. Что за болезнь такая?
Хайм был скорняком и шорником. До его прихода в отряд все шкуры и кожу выделывали только хасиды, у них были свои колоды дубовые, ведра, куда все мочились.
Хасиды на Хайма плевались. Дознались, что он до войны кабанов у мужиков колол, а шкуру свиную себе брал. Как будто он людей резал! Одним словом, не кошерный еврей, да еще его мать монашки-кармелитки крестили.
Хасиды, объяснили бы вы немцам такое дело, а то они обсмолили всю семью Хайма, а он не догорел, спасся.
Вот Хайм Бровастый и сделал обрезание сыну Скрыпника, партизанскому первенцу, первому еврею, обрезанному в Глыбенской пуще. И до него рождались, но до брит-милы не доживали. А тот уже прожил на белом свете целых восемь дней.
Малыша назвали Бен-Цви – Сын войска. Вроде как «сын полка», но не точно, ведь у Бен-Цви были родители. Правда, недолго.
Узнав, что жена родила сына, Скрыпник ушел в самоволку, никого не предупредив. После выяснилось, что он на что-то выменял на хуторе торбу муки, жменю сушеных яблок и баночку меда. Хотел жене и сыночку устроить праздник. И напоролся на полицаев. Отстреливался, но его смертельно ранило.
Первым про это узнал Маркс Брайнин. Был такой, родители назвали его в честь Карла Маркса. Хорошо еще, не «Капиталом». Такие примеры тоже известны.
Всех переполошил: «Нашли Скрыпника. Под обрывом».
Обрыв – это страшенный овражище, там весь наш лагерь мог сховаться. Но если полицаи или сичевики обнаружат, никто не выберется оттуда живым. Ловушка.
Когда со Скрыпника сняли фуфайку и всю одежду, нашли место пулевого удара в сердце. Его двумя разрывными пулями ранило. Первая перебила голень. Он бы, может, где и сховался, но ведь снег, опасался, что по крови дознаются про наш лагерь. Вот и уводил полицаев к обрыву. Отстреливался до последнего патрона. Даже мертвый не выпустил обрез, знал, что в отряде нехватка оружия. И с пробитым сердцем сам бросился с обрыва.
Обрез передали Берлу, – Скрыпник числился во второй роте командиром отделения. А продукты – Циле Скрыпник и ее
Наш хлебопек Копылович поскреб под кипой:
– Простите, ребе, но эта мука с кровью, а еврею же такое никак нельзя.
– Хвала Всевышнему, что не вода попала на муку, иначе бы она заквасилась и была бы для мацы уж точно негодной. Спасибо, Копылович, что напомнил: Всевышний велит нам жить по Его законам, а не умирать по ним. Так что испеки нам доброй мацы.
Где он теперь, Бен-Цви Скрыпник? Знает, с какой высоты падал его отец? И на какую высь вознесся? Все тела (кроме людских) падают с одинаковой скоростью. Но ни одно тело не возносится. Лишь человеки.
Тамбов продолжает меня допрашивать. Хоть бы самогона предложил, чем руки им мыть.
– Не мог, понимаешь? Вспомни, может, он хоть выругался, какое-то слово сказал?
– Штайн. Это точно. А первое слово я не расслышал. Коф... копф... И еще: кайн.
– Может, копфштайн? Булыжник?
– Может.
– Немецкий учил? Ну-ка, напиши здесь. Через «s». Немецкое «s» перед «t» читается как «шэ», и пишется соответственно.
Я зачеркнул лишние, осталось: Kopfstein.
– Теперь еще раз, без помарки. И подпись. Как говорится, «исправленному верить». И дату поставь – 12 мая 1943 года.
– Товарищ Тамбов, немец, наверно, подумал, что я камнем ударил.
– А ты чем? Свинчаткой?
– Кулаком.
– Этим вот фаустом?[Faust– кулак (нем.).] Прямо по Гете у нас получается. А мне теперь пальчик за пальчиком разгибать этот самый кулак. Плохо получается, Балабан: труп есть, а фактов нет. Был в Германии? Встать!
И взглядом сверлит: смотреть в глаза, когда спрашивают.
– Чего я там забыл?
– А вот это мне и придется выяснить. Значит, в Германии не был, говоришь. А в Столбцах?
– Где это?
– Ну, не был и не был. Иди, зови командира.
Солнышко. Хорошо. Еще бы выпить, закусить, закурить. Но не предложено Балабану. Хорошо, хоть три сигареты добыл и одну папиросу.
Ой, Веня, не к добру этот Тамбов. И что за фашист такой, что его из земли выкопали, взвесили и измерили.
Вот тебе и фауст. Вот тебе и Гете вместе с Шиллером.
Через много лет, уже сам став дедом, узнал: у Гете был сын Август (незаконнорожденный), добропорядочный бюргер, которому законная жена родила двух сыновей. Так что правнуки Гете вполне могли голосовать за Гитлера. Всего сто лет разделяют события: умер Гете – да здравствует фюрер. Интересно: кто больше объединил Германию – Гете или Гитлер?