Артем Северский
Паззл

Поколение X? Нет. Поколение Y? Ни в коем разе. Поколение Z? Помилуйте!

Я и другие уже давно за пределом всех возможных алфавитов. Оставьте нас в покое, если вы уже собрались окончательно отравить нашу жизнь.

Мне просто 30 лет, и я собираю паззл. Один здоровый, как бегемот, паззл. Он проел мне все мозги, он сожрал мою душу.

Фигов, хренов паззл. В нем полторы тысячи деталей, и они понемногу высасывают из меня жизнь. Кап. Кап. Возьми тряпку, намочи ее, потом сжимай в руке. Кап. Кап. Вот так же будет уходить и моя жизнь. Я тряпка.

Потом его надо склеить полосками скотча и присобачить на стену. Но надо сначала собрать.

Лена приходит

домой, еле ноги волочит и падает на диван. Вокруг ее больших глаз круги, темные, как душа церковного фанатика. Худая грудь выпирает прыщиками-сосками из-под красной майки. Худая шея похожа на ногу дистрофика. Когда она была маленькой, ее родители не предполагали, что у их дочери будет такая шея. Это маленькая семейная трагедия.

Так же ее родители не предполагали что: ее дочь баловалась травой, трахалась направо и налево, снималась в порнухе, сделала три аборта от любимых молодых людей, таскалась со Свидетелями Иеговы на их шабаши и работала в ресторане быстрого питания, где харкала на макнаггетсы вместе с подружкой-лесбиянкой, пока начальница не узнала обо всем и не съездила Лене по носу, сломав его.

Нос вправили, но он все равно несколько кривой.

Узнай об этом мама и папа, трагедий стало бы больше. Они живут в другом городе и получают сообщения от дочери. Лена словно агент под прикрытием. У нее есть легенда: работает там-то, зарабатывает столько-то, у нее все путем, никаких проблем. Питается регулярно, здоровье на уровне. Нет, шарф не забывает зимой. Шампунь от перхоти есть. Долгов за квартиру нет.

Почти ни слова правды. В этой легенде нет ничего про меня.

В расписании сегодняшнего дня Лены был очередной послеработный кастинг. Новая попытка стать актрисой, еще один безнадежный бой с неудачей.

Я так понимаю, проигранный бой.

Лена закуривает, глядя остановившимися глазами в телевизор с выключенным звуком. Берет пульт с диванной подушки, включает звук.

– Я занят, – говорю, а она:

– Чем?

На столе передо мной – паззл из полутора тысяч этих проклятых частей. Я собрал около полусотни в нижнем левом углу.

Я не знаю, как точно выглядит картинка, которую я собираю. Один раз мы с Леной случайно выбросили коробку из-под паззла. Картинка была большой картой звездного неба, знаете, такая старинная, где созвездия рисовались, словно указания художникам давали Да Винчи или Тициан. Неимоверная куча подробностей. А картинки нет. Я бегал к помойке под покровом ночи, но так и не нашел коробку.

– Мне надо сосредоточиться, – говорю.

А Лена:

– Насрать. У меня болит голова, у меня болят ноги, я не еле сегодня с двенадцати часов дня.

Сейчас десять часов вечера. Подробности стираются у меня из памяти. Я не знаю, что получится в итоге. Я имею в виду паззл.

– Иди на кухню, – говорит Лена. – Сделай чего-нибудь пожрать!

Я просидел полтора часа и не присоединил ни одной новой детали.

Поднимаюсь и иду на кухню. Лена смотрит мне в спину. Она меня ненавидит, потому что я символ того, что она дошла до черты. Мы вместе до сих пор только благодаря этому. Мы спим вместе, занимаемся сексом, мы ходим по выходным гулять, мы напиваемся лишь благодаря тому, что я символ. Напоминание. Возможно, Лена думает: я не буду такой же! Ни в коем случае. И идет на очередной кастинг широким, твердым гренадерским шагом, более уверенная в себе, нежели раньше. Я груша, которую бьют, чтобы выместить злобу на начальника. У Лены есть начальник, я не знаю, похож ли я на него. Я тот, кем быть не надо ни в коем случае. Почему Лена не заведет себе смертельно больное животное? Или животное-инвалида. Кошку без двух передних лап, собачку без двух задних. Или безголовую змею. Такое животное подходит на роль символа больше, чем я.

Продавец

в занюханном магазине одежды. Лена работает там целый год. Вечером ходит на кастинги, чтобы стать актрисой. Ей уже тридцать лет. У нее было почти все, что обычно бывает с человеком от восемнадцати до сегодняшнего дня. Жизненный опыт. Она называет это жизненным опытом. Очень многозначительно при этом поджимает губы.

Снимая домашние тапочки, она водружает длинные худые ноги на край стола с моим паззлом. У нее кривые пальцы на ногах. Не поэтому ли ее не берут в актрисы? Когда-то ее пальцы не мешали Лене сниматься в порно. Там ее имела куча мужиков, целая дивизия, наверное, и им было наплевать, какие у нее пальцы.

Я думаю о паззле. Доделать до того момента, когда я сойду с ума.

Склеить картинку и повесить на стену. Ты псих, ты пускаешь слюни, но у тебя на стене висит вот это, полюбуйтесь!

Был у меня приятель, он собирал куклы. Ему было двадцать пять лет, он был мужчиной, но собирал куклы; может, из-за того, что когда ему исполнилось шесть, мама стала наряжать его в платье по субботам и воскресеньям. Когда его бросил любовник, мой приятель купил две оставшиеся куклы, оставшиеся потому, что дал себе зарок – собрать тысячу штук. Дошел до черты. Надел платье, которое берег для какого-то особого случая, а потом выбросился с двенадцатого этажа.

Почти как в романах Стивена Кинга. Прочитав все его книги, ты поймешь, что комплексы – это плоть и кровь твоей души. Ты обязан в это поверить, иначе зачем же ты читал? Священная Корова твоей личности – это Детская Травма. Один лгун придумал ее, другие разрекламировали, и ты обязан верить в нее. Иначе зачем ты живешь? Все эти люди написали башни книг, башни, уходящие под облака. В них говорится, какой ты ущербный, потому что в детстве тебя унижали, насиловали орально, совращали, даже не осознавая этого. Ты ревновал одного родителя к другому, хотел убить его, и жениться на самой красивой женщине в мире – твоей матери. Не веришь? Ты – вонючий поганый еретик. У тебя нет права сомневаться – видишь эти башни из книг?.. Прими сказанное выше, покайся – и тебе полегчает, вывернись наизнанку, словно носок. Посмотри внутрь себя и дай ответ на вопрос, какова твоя личная Детская Травма. Возьмемся за руки, друзья, мы – изнасилованные и униженные куски мяса, наша личность – это сраная фикция. Нас попросту нет. Мы – Детские Травмы с имена.

То, что я собираю паззл означает, что начиная с грудного возраста я холил и лелеял собственную Травму?

Лена ест приготовленный мною бутерброд с ветчиной. Еще два, с сыром, лежат на тарелке между ее ногами. Когда-то в детстве так ела моя младшая сестра. Сидит и ест, а крошки и капли от чего-нибудь оказывается на ее животе и груди. Интересно, моя сестра до сих пор не избавилась от этой привычки?

Я спрашиваю у Лены про кастинг. Она машет рукой. Рука худая, точно змея, посаженная на голодный паек. Тут я понимаю, что Лена просто-напросто дистрофик. Она не сидит на диете и не пьет китайские таблетки для выведения шлаков. Но она худеет, вот в чем правда. Худеет стремительно, стремительней японского скоростного экспресса.

– Никак, – говорит Лена, закуривая новую сигарету. Я не могу есть и одновременно курить. Она может. – Там обычное сборище поганых шлюх и дебильных извращенцев. Один сказал, что я похожа на привидение.

Я гляжу на ее круги вокруг глаз. Она похожа на привидение. Кто бы это ни сказал, я с ним согласен. Каждую ночь я ложусь спать со стремительно худеющим привидением.

– Я ему ответила, что он похож на член, который опустили в ацетон.

Ходить на кастинги для Лены все равно, что раз за разом принимать вызов на бой от более молодого, сильного и удачливого боксера. Тебя месят, но ты еще крепок духом и продолжаешь драку.