Паззл

Северский Артем

– Я врезала одной курве в глаз, – говорит Лена. – И чуть не кончила.

Связана ли ее нимфомания с изменениями в организме? Она нимфоманка. Я не только символ, каким не надо быть, но и способ удовлетвориться. Мы подходим друг к другу словно гайка и болт. Мама и папа, говорят сантехники.

Когда мы с Леной ходим по большим магазинам, она отлучается в туалет. «Я скоро приду!» У нее тупой пространный взгляд. «Хорошо…» Губы большого рта потрескались. Ноздри раздуваются. Я стою у какой-нибудь витрины и жду ее, пока она не приходит со слабым румянцем на щеках. Лена рассказывает: пришла в туалет, забралась в кабинку и мастурбировала, пока не кончила. Утверждает, что терпеть она больше не могла. По одну сторону перегородки испражнялась

какая-то тетка, а Лена мастурбировала по другую. История эта повторялась не один раз и не в одном месте. Купив фаллоимитатор, Лена испробовала его в сортире модного бутика – напросилась в служебный, мотивируя тем, что ей надо срочно поменять прокладку. Фаллоимитатор оказался на высоте. Она носила его в сумке, пока сумку кто-то не украл. Должно быть, эта розовая резиновая штуковина нашла себе нового хозяина.

По миру бродят миллионы ненормальных, обретающих свои временные пристанища в непредназначенных для этого местах. Для них это способ выражения. Не только душа требует реализации, но и плоть. Когда плоть реализуется таким образом, она чувствует облегчение, такое, что сродни пониманию смысла жизни. По крайне мере, один из инстинктов удовлетворен.

Лена чувствует себя актрисой. Сексуальное самоудовлетворение только одно из заданий, которые она дает себе. Лена приходит в ресторан быстрого питания, бродит между столиками, а потом падает на пол. В этот момент она имитирует эпилептический припадок. Пена получается очень натурально – при помощи быстрорастворимого «Эффералгана», засунутого в рот. Задание для актрисы. Этюд, говорят актеры.

Надо чтобы люди поверили, что у нее приступ, что сейчас она может откусить себе язык. Куча народу бросается к ней на помощь. Домой Лена возвращается счастливая. Она поставила себе пятерку. Монетка упала в прорезь творческой свиньи-копилки, спрятанной глубоко внутри нее. Режиссеры на кастинге обязательно должны оценить Ленины усилия, ее фанатичное желание стать актрисой. Этюды продолжаются. Имитация попадания не в то горло кусочка хлеба – в кафе, обморок в библиотеке, вывернутая нога в аптечном закутке, прободение язвы в компьютерном магазине, розыгрыш с преждевременными родами, когда у нее под платьем подушка, в рейсовом автобусе.

 

Лена уговаривает меня присоединиться к ее упражнениям, но я не соглашаюсь. У каждого должно быть свое место, достаточно того, что мне приходится ждать ее после отлучек в магазинные туалеты. Может быть, ее возьмут в скрытую камеру, если узнают, как хорошо Лена разыгрывает перед публикой свои представления?

Ее никуда не возьмут. Пора сказать ей это. Но какой смысл говорить? Нет никакой уверенности в том, что Лена прекратит посещать кастинги и драться со своими товарками. Гармония наших отношений строится на том, что мы каждый занимаемся своим делом. На общей территории, в постели, мы сходимся, точно две амебы, и удовлетворяем свое стремление к сексу. Лена будет ходить на кастинги и драться с товарками за благосклонность режиссеров даже спустя годы, когда окончательно покроется морщинами и превратится в модель старой женщины. Потом ее отправят в крематорий, что станет венцом ее карьеры.

Иногда Лене звонят старые соратники по Свидетелям Иеговы. Они готовы простить ее за отступничество, а она посылает их на три буквы, со всем драматизмом, на какой способно ее дарование. Свидетели считают Лену заблудшей овцой, их упорство в желании направить бедняжку на «путь истинный» вызывает во мне зависть. На свете есть маньяки, умеющие добиваться своей цели. Чтобы приблизиться к ним хотя бы немного, мне надо надеть ранец с приделанными к нему реактивными двигателями.

Я гляжу на свой несобранный паззл и думаю: закончу ли я его когда-нибудь? Старинная карта звездного неба будет красиво смотреться на стене.

Лена доедает сделанные мной бутерброды, пьет чай, курит, затем отправляется в душ, позволяя мне вернуться к моему занятию. Я держу

в руках несколько деталей, и не понимаю, что они из себя представляют. Кусочек рисунка, крохотный фрагмент фона с отрезком параллели или меридиана. Вот на этом кусочке есть край какого-то созвездия, не знаю, какого. Я прикладываю этот кусочек, но он не подходит, а нужный находится в куче других. Сизиф курит бамбук.

Будет ли сегодня ночью Лена требовать секса? Когда я понял, что она слишком худа, что с ней произошло нечто непонятное, я вряд ли могу вернуться в исходную точку. Исходная точка – это когда я хотел ее всегда и везде.

В постели я говорю ей:

– Ты очень похудела, – а она:

– У меня обмен веществ.

– У всех обмен веществ, – отвечаю я.

– У меня большой, яростный обмен веществ, – вздыхает Лена, обнимая меня худой рукой. Эта рука словно куриная лапка. – Я всегда была тощая.

– Нет, не была.

Она не спорит, молчит в темноте. Либо что-то забыл я, либо что-то забыла она. Нам нечего сказать друг другу.

Через три недели Лена сидела напротив меня. Круги у нее под глазами были черней, чем раньше. В пальцах застряла сигарета, выпускающая дрожащую струйку дыма.

У нее было сильное аномальное кровотечение, и она пошла к врачу. Сидела среди подобных себе в приемной, обливалась потом, нюхала чужие духи и лосьоны. Когда пришла ее очередь, Лена едва не упала в обморок. Никакой игры – в приемной была жара. Воздуха не было.

Она думала о расстрельном кресле и всяком таком. За годы лечений и абортов Лена так с ним и не подружилась. Чтобы не упасть, она хватается за дверь.

При кровотечениях между месячными, врач может назначить выскабливание. Так они это называют. При помощи штуковины под названием кюретка гинеколог выскабливает внутреннюю поверхность матки, чтобы убрать оттуда полипы, новообразования, остатки абортированной плоти после выкидышей. Делается это под наркозом. Потом, все, что выскоблилось, отправляется на исследование. Исключить рак. Исключить инфекции. Развеять сомнения и вселить оптимизм. Дать пропуск в будущее.

– Сильно, – говорит Лена, имея в виду кровотечение. Три недели мы не занимались любовью, что могло означать: случилось какое-то катастрофическое дерьмо. Лена скрывала. Я собирал вечерами свой паззл и радовался тому, что она не домогается меня после отправки в постель, а оказалось, что это катастрофическое дерьмо. Когда происходят такие кровотечения, начинай набрасывать завещание. Впрочем, у Лены нечего завещать. – Мне назначили «чистку».

Так они называют выскабливание.

Она лежит на операционном столе, а врач копается у нее между ног. Лена исчезала на три дня, говоря, что останется в подруги из магазина. В это время она приходила в себя после наркоза.

Дольше было нельзя, иначе бы ее уволили. Кончились мастурбации в сортирах. Кончились представления на людях.

Лена говорит, что у нее рак матки. Исследования ничего не исключили. Все это было ради того, чтобы сказать ей: у вас рак.

Круги у нее под глазами чудовищные, худоба словно у моделей, страдающих анорексией. Во время рассказа Лена выкуривает сигарету. Рассказ не такой и длинный. Три недели ужаса, размышлений о смысле жизни, походов к врачу – все вмещается в три с половиной минуты рассказа. Родители Лены ничего не знают, и, похоже, у них нет шансов узнать о раке своей дочери. Рак кладет конец твоей жизни. Врачи не говорят тебе этого, они пишут заключение профессиональным почерком, похожим на каракули двадцатилетнего клинического кретина, и отпускают тебя в свободный полет. Словно ты птица. Лети, ищи себе пропитание. Вместе со всеми вверх устремилась и Лена. Сгорающие от стыда раковые птицы, не имеющие сил даже посмотреть друг на друга, растворились в городском пространстве, чтобы продолжать играть свои роли. Не играешь роль, выпадаешь из ячейки, – ты труп. А так хотя бы наполовину. Полутруп – не настоящий труп, не правда ли?