Пчелиный пастырь
Шрифт:
Остановившись перед витриной антикварного магазина, он закурил. Вечно одно и то же. И к черту Компьен! На этот раз сомнений не было. Этого типа в серой паре, в мягкой фетровой шляпе, похожего не то на корсиканца, не то на неаполитанца, он видел в «Уголке». Эме пошел дальше. Тот двинулся за ним. Расстояние между ними не уменьшалось. Через минуту он исчез. И опять, но уже по-иному, Эме подумал, что все это ему показалось. Покружив по улицам, он вернулся в Управление. Служащие здоровались с ним не без почтения. Документы, которые ему должны были вручить в Управлении, были в порядке. Все шло как по маслу. Он ушел с набитым портфелем. Но чем набитым? Чего стоили эти купюры за пределами
— Это не так вкусно, как мед, господин Лонги.
Казалось, он был взбешен. Эме улыбнулся. За стойкой висело зеркало. В нем отражались афиши кино, низко склонившиеся ветви платанов, разноцветные стулья, прохожие, но ни у кого из прохожих не было развинченной походки, ни на ком не было костюма светло-серого цвета и фетровой шляпы.
Мысли остальных посетителей, казалось, были далеко отсюда — был тут один, который разговаривал сам с собой о регби, были какие-то двое парней с девушкой. Еще какие-то люди играли в домино. Кости царапали мрамор. Еще одна группа играла в карты.
— Вы и эти пташечки! — вздохнул хозяин.
Кто и когда уже произносил эти слова, выражавшие глубокую симпатию? Ах да! В свое время — Анжелита. И такая нежность прозвучала в голосе Пирата, что Эме подумал: наверное, грозный хозяин хотел бы иметь сына, вот такого, как он. Поди объясни, почему в голову приходят такие мысли, когда уста безмолвствуют?
— Вы, конечно, не видали объявлений?
— Каких объявлений?
— Красного цвета.
— Нет.
— Когда выйдете, увидите их налево, на Совиной улице. Ну как кофе — хорош? Мы получаем его оттуда. Нищета! За вами не следили?
Ага, стало быть, это и ему пришло в голову!
— Следили, — сказал Лонги. — Правда, я в этом не уверен.
Пират вздрогнул.
— Ну, дальше, дальше! Рассказывайте все как есть!
— Должно быть, меня оставили в покое — что-то больше никого не видно. И потом, я в общем-то не уверен, что за мной следили.
Эме еще раз улыбнулся, обнажив зубы цвета шампанского, которые понравились тогда Марии-Терезе, а по волосам его, которые едва не загубил Хосе из Сере, пробежали солнечные блики.
— Вам никогда не приходилось иметь дело с паникерами?.. Позвольте вам чего-нибудь предложить. Виноградная водка. Получаем из Ривсальта. Первый класс!
Пират налил. К нёбу пристала кожица виноградины.
— Ну, будьте! Сейчас я вам все расскажу, а вы уберетесь отсюда спокойненько — pian’, pian’ [95] . Словно бы ничего не произошло. Словно бы я не сказал вам ни словечка. Если вы думаете, что сейчас самое время для того, чтобы петушиться, так это дудки, господин петушок!.. Привет, Симеон. Я сейчас… В течение сорока восьми часов были приняты усиленные меры по укреплению границ, все немецкие службы — погранвойска, полевая жандармерия, гестапо — получили подкрепления.
95
Потихоньку, потихоньку (искаж. каталонск.).
— Вы
Тут Пират поперхнулся.
— Муската… Муската! Если хотите… А ведь и верно! Ладно… Господи, да придвиньтесь вы ко мне поближе! Ваши приметы — ваши, а не папы римского — были переданы по телеграфу на все посты после побега…
— …Клода, он же Огюст…
— Э, черт побери! — сказал Пират.
Он влил в себя остатки вина. Эме последовал его примеру. Пират опять наполнил стаканы. Эме засмеялся. Он по-прежнему смотрел в зеркало.
— Никого там нет?
— Никого.
— Хорошо. Вернее, не больно-то хорошо. Даже совсем не хорошо. У них у всех есть ваш словесный портрет.
— А фамилию мою они знают?
— К счастью, нет. А иначе мы с вами не сидели бы здесь.
— Хотите сигарету? — спросил Эме. — «Марешаль».
Пират взял сигарету, понюхал ее.
— Не часто видишь такие в табачных лавках… У них есть подробное описание примет одного из этих неизвестных с катера. Возраст, рост, походка, цвет волос, глаз и кожи — все у них есть.
Он покачал головой с видом знатока.
— Будь это уголовная полиция, вы бы уже сидели в тюряге.
— Сколько я вам должен?
— Ровным счетом ничего! Это я должен вам кое-что!
Глаза Торрея сияли каким-то нежным светом.
— Вы в курсе насчет Анжелиты? Ответьте мне, и я пошел.
— Немцы очень любят скульптуру Майоля.
Эме выплюнул табачную крошку и поставил на стол свой стакан.
— Эта малютка не такая, как другие. Ну, еще стаканчик на дорожку!
— Мне пора. У меня есть тут одно дельце.
— Пощадите! — с комическим видом воскликнул Пират.
— Я схожу на радиостанцию…
Глаза Пирата остекленели.
— На площадь со странным названием — улица Керуа…
Зрачки у высокого старика расширились.
— К специалисту по беспроволочному телеграфу… Зовут его…
Брови бывшего чиновника поднялись наподобие стрельчатых сводов.
— Позвольте-ка, их двое… это братья…
— Заткнись!
Посетители были в двух шагах. Торрей обслужил их, открыл кран, подставил лицо под струю воды, бросил на Эме взгляд, полный укоризны. Эме раскланялся, повернулся и пошел к дверям. Выходя, он закурил и увидел, что в кафе входит тип в серой паре и в широкополой фетровой шляпе.
Лонги невозмутимо направился к Кастилье по Совиной улице. На облупившейся стене доска Propagandastaffel [96] выставляла объявление отвратительного цвета — цвета бычьей крови.
BEKANNTMACHUNG Der Schiffer Emile Conte und Fischer Lucien Sal`etes, beide wohnhaft in Saint-Cyprien, Pyr'en'ees-Orientales, sind wegen Freisch"arlerei, Gewalt und Sabotage gegen die deutsche Werhmacht durch das Kriegsgeriche zum TODE verurteilt und am 17 Juni 1943 erschossen worden. Den 17. Juni 1943. Das Kriegsgericht.96
Отряда пропаганды (нем.).