Пчелиный пастырь
Шрифт:
С июля 1943 года нажим союзников усилился. Канадцы требовали, чтобы канадских подданных перевели на вольное положение или прямо отправляли в Северную Африку. Позиция Испании — неблагожелательный нейтралитет — была прекрасным показателем того, как эволюционирует война.
Если бы Эме Лонги арестовали; он, не имея документов, оказался бы теперь в лучшем положении, чем то, в каком он очутился бы год назад. В крайнем случае ему грозила бы прогулочка в лагеря Рокальора или Миранды-на-Эбро. Что ж, это только обогатило бы его лагерный опыт!
Они с
И однако, Лонги тревожился за исход операции, потому что ее не одобрял Капатас. Он считал, что проход через Лас Ильяс засвечен. Тем не менее он вручил Эме песеты и доллары в обмен на французские деньги, которые были не очень-то в ходу по ту сторону гор. Эме сразу понял, почему Капатас так болезненно переживал то обстоятельство, что жена наставила ему рога именно с таможенником. Его главной страстью после пчел была контрабанда. Совсем молодым он начал контрабанду сигаретами, а теперь занимался контрабандой людьми.
Первое осложнение произошло около железнодорожного моста. Мост охранялся, приходилось идти вброд. Это было легко. Река почти совсем обмелела. Когда спустилась ночь, они перешли через дорогу. У Эме сложилось впечатление, что движение здесь оживленное.
Вопреки предположениям Пюига они вошли в Рейнес. Со двора у почтальона они угнали грузовичок почтового ведомства и бросили его лишь за милю от Лас Ильяса. Эме был удивлен такой неосторожностью, но у Пюига, уж конечно, были свои соображения.
В трех километрах от Лас Ильяса они зашли в будку путевого обходчика. Было одиннадцать часов. В деревне над ними мигали огоньки — без сомнения, в квадратном доме, занятом немцами, и еще выше — на постоялом дворе, ныне — гостинице «Трабукайры». Граница была еще выше, в лесу.
— По-моему, перейти ее будет нетрудно.
— И охранять тоже нетрудно, — отвечал озабоченный Пюиг.
С ними было двое испанцев и двое французов постарше — их Эме знал только по именам — Люсьен и Фернан. Вчера ночью они пришли на хутор. Они были из Монпелье.
Примерно в половине двенадцатого над их убежищем прокатилось с десяток выстрелов. Тишина лесов, на мгновенье наполнившаяся криками птиц, снова воцарилась в горах. Луна только что поднялась. Они слышали, как на равнине
— Пошли, — сказал Пюиг.
Эме последовал за ним. За будкой, где курили их невидимые спутники, возвышался старый крест, который мягко освещало небесное светило. У подножия креста была сделана надпись, которую Эме пытался разобрать. Пюиг помог ему:
AQUI MATARON A UN HOMBRE
— «Здесь убили человека». Трабук…
Они были в миле или в полутора милях от того места, где учитель из Вельмании так долго говорил на свою любимую тему.
— Внимание! — сказал Пюиг. — Может быть, это он.
Очевидно, он что-то услышал. Они вернулись в будку.
Лонги заметил быстро промелькнувшую группу всадников. Послышался совиный крик и снова топот, но уже не такой быстрый. Сова. Всему маленькому отряду пришел на ум поистине шекспировский вопрос: настоящая это сова или нет? И ответом могла быть смерть.
— Я пошел, — сказал Пюиг.
Луна касается пихтовых стволов. Пюиг исчез. Проходит несколько мгновений. Тень колышется, и в колдовском свете всплывают два силуэта. Пюиг и ребенок. Мальчишка, должно быть, бежал от самой деревни.
— Там боши!
Он старается говорить убежденно, как взрослый, и это трогательно. Это Пьерро Саньяс, старший сын трактирщика. Отец прийти не смог. Немцы разъярены. Предусмотренная смена караула действительно состоялась сразу после полудня, но часов в шесть произошло столкновение между немецкими таможенниками, которые удержали занятые позиции, и группой каких-то людей. Не успела эта группа приблизиться, как двоих уже ранило.
— С чем и поздравляю комитет по приему беженцев, — мрачно сказал француз по имени Фернан.
Немцы — прусская пехота — взяли заложников. Подкрепление прибыло к десяти часам — военные и штатские, черная машина с надписью «полиция». С тех пор повсюду расхаживают патрули. Придется все начинать сызнова. Лонги не удивлен. С самого начала операции он был убежден, что она кончится плохо.
— Сколько у них заложников? — спрашивает Пюиг.
— Шестеро. Там мой дядя и мэр.
Пюиг долго разговаривает с одним из испанцев — это крестьянин из Ла Хункера, который поведет их, когда они перейдут границу. Несколько раз Пюиг жестом приказывает своему собеседнику понизить голос.
Эме садится на еще теплый камень. Молочная прозрачная ночь рассеивает свет звезд. Только одна из них сверкает высоко, ближе к горам, — оранжевая огромная Венера. Право, не везет ему с Великой китайской стеной!
Он еле успевает распластаться на земле, уткнувшись носом в мох. Фары камуфлированного грузовичка омывают лес над ними, выхватывая темный нефрит древовидных папоротников. И никогда уже не забудет Лонги эту японскую гравюру своей столь трудно достижимой свободы. По прошествии тридцати лет она порой снова будет напоминать ему о себе во сне, возвращая ему острый запах сосен и перекличку ложной и настоящей совы.