Пчелиный пастырь
Шрифт:
— Брад? Was? [106]
— So, so, Брад.
— А! Прад?
— So, so, Брад.
Это означает Прад в пятнадцати километрах. Туда и обратно это будет тридцать.
— Danke sehr [107] .
Лонги сует в руки печального ефрейтора горшок с медом.
— Honig! Nicht Kunsthonig. Honig. F"ur Sie. Auf Wiedersehen [108] , красавчик!
Но перед своими «ауфвидерзейнами» он сказал им, что сегодня же проедет здесь обратно. Этак будет лучше. Ефрейтор облизывает палец, потому что горшок закрыт неплотно, и губы его обнажают в улыбке ослепительно белый ряд зубов. Рогатки раздвигаются.
106
Что? (нем.).
107
Большое
108
Мед! Не искусственный. Мед. Для вас. До свидания (искаж. нем.).
«Ситроен» снова трогается, икая — тому виной сцепление, которое дает неожиданную скорость. Христиансен считает километры и литры бензина. Вечно его не хватает. Талонов осталось только на пять литров.
— Не беда! У нас еще есть мед!
— Ты полагаешь, что «ситроен» будет жрать мед?! — говорит Христиансен, похлопывая правой рукой по бедру своего бывшего соперника.
Укрепленный городок Бультернер одет в чепец из охряной черепицы, украшен деревянной резьбой, при въезде в него стоят два черных кипариса. Оливковое дерево шевелит и позвякивает своими маленькими серебряными ложечками, выделяясь светлым пятном на фоне темной каменной громады, над которой ведут бой облака.
Не признаваясь себе в этом, оба художника дают один и тот же несбыточный обет — рисовать Бультернер до скончания века.
По этой дороге Эме в свое время проезжал дважды, но в памяти его осталась лишь ее прелесть. Долина Теты представлялась ему более широкой, более изобильной и величественной, чем долина Теша. Сами названия подсказывают это: он — Теш — скачущий, стремительный, танцующий, а она — Тета — нежная, женственная, плодоносная. Поток-Мужчина и река-Женщина вот так и текут до самого моря, ни разу не соприкоснувшись друг с другом, текут, чтобы навсегда слиться в этом бездонном брачном союзе.
Призраки Аспры остались где-то далеко. Между ними неожиданно возникла своего рода симпатия.
Датчанин замедляет ход: колонна немецких машин. Христиансен вжимается в обочину.
— А эта Алиса недурна, — неожиданно произносит он. — Она замужем. И муж ее не обременяет. Он в плену в Силезии. Зря ты на нее не клюнул!
Эме сжимает губы. Значит, Алиса наврала ему, что ее муж живет в Бордо! И он ей поверил! Бумеранг вернулся к нему. Конечно, Христиансен не мог знать ни о чем. Все время, пока Эме был в плену, он переписывался с Натали. Он смотрел на нее как на жену. Он дал ей доверенность на получение содержания. Когда он вернется, он женится на ней. Это гнусная история, самая горькая история — в первый же вечер по его возвращении Натали призналась ему, что ждала его целых три года, но несколько месяцев назад не выдержала. И с тех пор она живет… с чиновником из министерства по делам военнопленных, с которым она познакомилась, когда составляла ходатайства о репатриации Эме! В жизни прочных привязанностей не существует, тем более когда идет война. И в довершение всего он возвращается во Францию и его прикомандировывают к министерству по делам военнопленных! Больше и думать нечего о том, чтобы снова увидеться с Натали, которая так интересно рассказывала о гекко и о планктоне! Галантный роман Арлекина закончился мелодрамой Пиксерекура! И вот Эме, который был этим потрясен, потрясен до такой степени, что даже не смог ни о чем рассказать Альберу Мелмейстеру, теперь, сам того не зная, обманывает неизвестного товарища по несчастью, оставшегося в Силезии!
Он стискивает зубы. Остается только напевать поруганную сардану:
Связаны руки твои, любовь, Ты больше уже не ждешь, Что день для тебя загорится вновь, Но хоть и сбилась с пути, а все ж Во тьмеВенса. Городок, наполненный мирной утренней суетой, великолепен. Площадь, монумент, платаны, мэрия. Эме выскакивает из машины, взбегает на крыльцо, вдыхает канцелярский запах (запах лизола, который в его краях называют лисоль). Здешний секретарь — тоже учитель, который по окончании учебного года погружается в обычное июльское безделье. Его жена присматривает за ребятишками, ну хотя бы за теми, кто не занимается сбором абрикосов. Однако, несмотря на всю свою любезность, сделать секретарь ничего не может. Гаража для грузового транспорта в Венса нет. В Праде, может, и есть. А если гаража и там нету, придется заказывать новый радиатор в Перпиньяне. Когда он будет готов? Через несколько недель, а то и месяцев.
Они снова отправляются в дорогу; Христиансен все время следит за указателем уровня бензина, так что в конце концов Эме вынужден предупредить его, что сейчас они врежутся прямо в Канигу, зелено-фиолетовую гору, которую они объезжают с самой Палальды. Вершина плохо видна. Облака раздергиваются на волокна — это пахнет грозой.
Гараж, указанный учителем из Венса, находится по дороге в Маркиксан, не доезжая города. Закрыт. Хозяйка подтверждает, что так оно и есть. Она совсем потеряла голову. Сыновей нет — один в Германии, другой неизвестно где. А у отца ведь не десять рук! Она смягчается только тогда, когда Эме говорит ей, что вернулся из лагеря. Пусть они подъедут в половине второго или без четверти два — она предупредит хозяина.
Им остается только позавтракать, что они и делают на авеню Араго, напротив фонтана, в ресторанчике, где на столах свежие скатерти в красную и белую клетку.
В Праде звонят два часа, Эме с Христиансеном ждут у гаража, как вдруг, скрипя всеми четырьмя шинами, тормозит какой-то тараск [109] и останавливается так, как это делается в вестернах. Хозяин гаража приземист, весь пропитан смазочным маслом. И на этом лице, темном, как у кочегара, на лице, где розовато-белые морщинки вырисовываются все до одной, засверкали глаза, когда посетители заговорили о Пчелином пастыре. Им надо было сразу же сказать, что речь идет об Эспарре! Они вместе были призваны. От Эспарры удрала его шлюха, когда он еще делал эспадрильи! Эспарра, конечно, не знает, что он стал владельцем гаража под Канигу в сорок первом.
109
Легендарное чудовище, якобы обитавшее в окрестностях Тараскона.
К великому неудовольствию хозяйки-мегеры, содержатель гаража — Камо — впускает их в дом. Должно быть, дому этому уже лет сорок, при входе в него и сейчас еще видна реклама, на которой драгун, склонившись над велосипедистом, расхваливает автомобили «пежо».
— Тереза, самого лучшего вина! Эти господа — друзья Капатаса.
И так как толстуха брюзжит, он орет:
— Думаешь, если этот дуралей оказался тряпкой и не устерег свою потаскуху от всяких таможенников, так и ты можешь тут командовать!
Поджав губы, Тереза приносит банки из-под горчицы и бутылку, а затем удаляется; глаза ее предвещают грозу. Они пьют великолепный гренаш.
— Можно подумать, что пьешь «Богородицыны слезки»!
Механик вытирает рот тыльной стороной руки, они идут к «ситроену» и вытаскивают злосчастный бак. Ржавое железо рассыпается при первом же повороте отвертки.
— Он слишком много пил на морозе — вот и заржавел!
При мысли, что то же самое могло произойти и с его желудком, он корчится от смеха.
— Если бы она тогда меня послушала, эта чертова шлюха, жена Эспарры! Ему еще повезло, что он от нее отделался, хотя и обзавелся рогами миурского быка!
Неожиданно он помрачнел и заговорил уже профессиональным языком:
— Черт подери! Да где я достану вам такой радиатор — это же модель двадцать восьмого года!
Они садятся в «ситроен» и проезжают Прад; едут они по долине, слева гора, справа Конфланская равнина. Река плещется под крепостными стенами прекрасной Вильфранш. Хозяин гаража заезжает к одному из своих собратьев. Безрезультатно. Через Корнейя они снова направляются в Верне.