Печали веселой семейки
Шрифт:
— Да ты что? — обрадовался Овсепян, но тут же посерьезнел: — А ты-то откуда знаешь?
— А мне один земляк рассказал, он сам Алиеву «Фольксваген» краденый продал, — вдохновенно врал Папазян. — Тот его, конечно, отдал в ремонт, перекрасил, номера на кузове и двигателе перебил и денежки с продажи в карман. Вот так! Да если хочешь, я завтра к тебе своего дружка приведу, он тебе все сам расскажет.
По словам Папазяна, Овсепян только «ура» не кричал. Такой счастливой рожи, уверял Гарик, он никогда ни у кого не видел.
— Бармен! — заорал Овсепян. —
Расторопный бармен мигом выполнил заказ.
Через несколько минут можно было слышать, как в прямом смысле закадычные, то есть хорошо принявшие за кадык, друзья орали армянские народные песни на два голоса. Овсепян громогласно обещал разделаться со всеми врагами вообще, и с Алиевым в частности, Папазян не менее громогласно обещал поддерживать почтенного бизнесмена во всех его начинаниях. Овсепян торжественно клялся, что его собственными стараниями автозаправочная станция Фрунзика Тиграяна будет лучшей в Тарасове! Да что в Тарасове — в России! Нет, не в России — в мире! Фрунзик Тиграян, он же Гарик Папазян, усиленно ему поддакивал. Словом, два друга приятно проводили время за коньяком со своей родины.
Однако Папазяну пора было ретироваться. Он уже узнал все, что требовалось. Овсепян выразил такую искреннюю радость по поводу информации, которую он ему подбросил, что становилось ясно: документов Каминского, в которых, помимо других дел Алиева, и впрямь описывалось и это, он в жизни не видел.
Папазян со слезами на глазах расстался с дорогим другом Овсепяном. Последний долго тряс ему руку и просил, чтобы любезный друг Фрунзик завтра непременно пришел к нему и привел с собой того самого парня, который продал ненавистному конкуренту краденый «Фольксваген». Папазян по доброте душевной пообещал Овсепяну привести и этого парня, и с десяток других в придачу, на которых разжился Алиев. Потом он выбрался-таки из бара и, посемафорив охраннику, попросил его пойти к Овсепяну, потому что тот, напившись не на шутку, уже грозился силовыми методами положить конец конфликтам между Арменией и Азербайджаном, избавив последний от коренного населения.
Тогда-то Папазян и помчался ко мне, купив по дороге большую коробку шоколадных конфет.
— Постой-ка, — дошло вдруг до меня. — Ты же клялся, что у тебя нет денег! Выходит, были, раз ты конфеты купил?
— А как же, — заявил Папазян, глядя на меня наглыми очами, — конечно, были. Те самые, которые ты мне дала, чтобы я Овсепяна споил!
Ну и нахал! Вот тип! Купил мне на мои же деньги коробку конфет, да еще сам их и съел! Однако наглость Папазяна, как оказалось, не имела границ.
— Ну так как насчет аспекта? — поинтересовался он.
— Какого такого аспекта? — не поняла я.
— Ну, того, третьего, — пояснил Папазян. — Я же знаю, что на кухне ты хозяйка, а в гостиной — королева. Осталось прояснить насчет постели.
— Знаешь, — передразнила я, — я отказываюсь иметь секс с мужчиной, который покупает мне конфеты на мои деньги и сам же их съедает. Хорошенького понемножку, дружочек.
— Жестокая ты, — заявил Папазян. — Я вот добрый и отзывчивый: ты позвала — я пришел и вон какие розы принес. И ничего от тебя не требую, между прочим, кроме, конечно…
Папазян замялся, чувствуя, что говорить о полной бескорыстности своих поступков все же не следует, но, опомнившись, с жаром продолжил:
— А ты только требуешь! И ничего взамен не даешь! Ну и все! Больше никогда не буду тебе помогать, хоть озолоти меня!
Папазян отвернулся и зашагал к выходу. Я поняла, что спасать положение снова придется мне.
— Гарик, — начала я, — я тебя очень уважаю.
Папазян остановился.
— Я тебя очень люблю, — продолжила я свое вдохновенное вранье.
Папазян обернулся.
— Ты мой герой! — с чувством воскликнула я.
Папазян повернулся ко мне лицом и скрестил руки на груди.
— Да! Сегодня ты героически споил бизнесмена! — продолжала тем временем я. — Ты узнал все, что мне было нужно! У меня бы никогда так не получилось! Мне еще у тебя учиться и учиться!
Папазян позволил себе сдержанно улыбнуться.
— Но пойми! У меня трудное расследование, которое, конечно, благодаря тебе завершится уже быстрее, — поспешно добавила я. Кашу маслом не испортишь! — Я не могу пока думать ни о чем другом! Вот когда я его завершу, а это будет скоро, совсем уже скоро, — поспешно добавила я, видя, что Папазян опять нахмурился, — тогда, обещаю тебе, ты выяснишь у меня все, что захочешь.
— Все-все? — недоверчиво переспросил Папазян.
— Абсолютно! — ответила я.
— А не обманешь? — спросил Папазян.
— Ни за что, — отчеканила я, глядя на Папазяна честными глазами. Хоть бы отовраться сейчас, а там что-нибудь еще придумаю!
— Ну, хорошо, — сказал Папазян, подняв к потолку палец, — но помни, ты мне обещала!
— Помню, — с готовностью ответила я, — уже начинаю помнить!
Торжествующий Папазян поцеловал мне руку и, щелкнув каблуками, как в танце, с достоинством удалился. Впрочем, через секунду на лестнице послышался грохот и возмущенное хлопанье дверьми. Папазян опять прыгал через две ступеньки, возбуждая справедливое негодование моих соседей.
Чувствуя себя тем, что остается от лимона после того, как он побывал в соковыжималке, я прошла в комнату, плюхнулась в кресло и несколько минут просто сидела, приходя в себя. Потом я во второй раз за сегодняшний день достала список подозреваемых и красный маркер. Поперек фамилии «Овсепян» легла жирная красная черта. Кандидатов в преступники становилось все меньше.
Я заставила себя встать с кресла и выпить кофе. Мне ведь нужно было проверить еще двоих. Я бросила взгляд на часы — на их проверку мне оставалось целых полдня и ночь. А потом лишь бы добраться до дивана, кофе и сигарет и думать, думать, думать…