Печалясь и смеясь
Шрифт:
Центр Безопасности спасет нас в почти безнадежной ситуации, порывшись в ваших внутренних закромах, – а теперь, пожалуйста, опять большими буквами, я продолжаю свой рассказ.
Итак, у Бори Мосина патологическая мнительность. Уже как мания. Не такая, что на него нужно заводить медицинскую карточку, а такая, что работать с ним вместе нет никаких сил. Одно спасение – моя теория о Центре, о которой я рассказала своим братьям по общению с Борей и на которую все стали безумно надеяться.
Пожалуйста, мелкими буквами: эксплуатировать
Дальше – как раньше.
– Встретил вчера Главного в гастрономе, а он сделал вид, что не видит меня, – с ужасом рассказывает нам утром Боря. – Я понимаю, я задерживаю сроки работы, но ведь – подтвердите, ребята, – не по собственной же вине. Зачем же сразу увольнять?
– Боря! – вопим мы. – Кто тебя увольняет?
– А он не просто меня не заметил. Он выразительно это сделал. Смотрел в глаза, но сквозь… Понимаете? Сквозь. Мол, вижу я тебя, но знать не хочу.
– Боря, – спрашиваем мы его, – в каком отделе гастронома ты встретил Главного?
– Я не помню, – кипятится Боря. – А какое это имеет значение, если смотрят сквозь?
– Я тебе сейчас все объясню! – обнимает Борю за плечи самый терпеливый из всех нас Володя Кравцов, которого мы зовем Баптистом. – Если Главный был в мясном отделе – один коленкор. Если в кондитерском – другой. Но мы не будем обсуждать эти два варианта, ибо их не существует в природе. Ты видел Главного, покупавшего пол-литра. А Главный, покупающий пол-литра, выглядит неэстетично. Вот он и посмотрел на тебя сквозь… Чтоб подчеркнуть, что это не он берет пол-литра, а некто другой, кто волею судеб похож на него внешне плюс пьет водку.
– Но это был он! – кричит Боря.
– А я тебе что говорю? – тихо отвечает ему Баптист. – Конечно, он! Но он так высоко, – Баптист даже засвистел от восторженного шепота, – та-а-ак высоко ценит твою добропорядочность, что не хотел, чтобы ты видел – а ты видел! – что он покупает пол-литра.
– Я не видел! – орет Боря. – Я только видел, что он на меня посмотрел сквозь…
– Но он ведь не знал, что ты не видел, поэтому сделал вид, что это не он…
– Но это был он! – Боря уже почти плачет.
– Он хотел, чтобы ты его не узнал, – теряет терпение Баптист. – Ты непьющий, он – как ты теперь знаешь – да. Конь свинье – не товарищ…
– Кто свинья? – пугается Боря.
– Главный, конечно, – успокаивает его Баптист.
– Я так не говорил! – возмущается Боря.
– Это я так говорю, – смиренно отвечает Баптист. – Поэтому успокойся. Иди работай. Все чудно. Тебе дадут премию. Пол-оклада. Может, даже оклад.
– Я с тобой не согласен, – патетически говорит Боря. – Как бы со мной ни поступили, я останусь справедливым до конца.
– Валяй, – говорит Баптист, – оставайся!
– До конца? – уточняет Боря.
– До конца! – подбадривает его Баптист.
– Значит, ты согласен, что на этой
– Иди ты к черту! – возмущается Баптист. – Ты чего меня подлавливаешь на слове?
– Если все скрывают правду, – печально говорит Боря, – приходится рассчитывать только на личные выводы.
– Чушь – твои выводы, – говорит Баптист.
– Что ж я, по-твоему, из двух посылок не сделаю логического заключения?
– Сделаешь!
– Вот я и сделал!
– Не те, значит, были посылки, – уже кричит Баптист.
– Успокойся, – тихо говорит Боря. – Я просто не люблю, когда к людям относятся несправедливо.
– Да кто к тебе так относится? – кричит на всю комнату Баптист.
– Разве я о себе? – возмущается Боря. – Я о Главном. Ты же его назвал свиньей?
– Так это ж поговорка такая: непарнокопытное парнокопытному не товарищ. Так ты – не… И ему, то есть парнокопытной свинье – не товарищ.
– Я прекрасно это понял, – тихо сказал Боря. – Не акцентируй. Я – не товарищ.
– Ты не товарищ свинье. Понимаешь? Ты – конь! Иго-го-го! – заорал Баптист. – Конь! Гордый и непарнокопытный! Иди, детка, иди без страха и упрека! Иди работай! – и Баптист выпихивает Борю из комнаты.
Мы открываем форточку, три минуты дышим по системе йогов, а потом пытаемся найти тот конец мысли, который вырвал у нас из рук своим приходом Боря. Находим. И только начинаем плести от этого конца разные нужные для народа соображения, как Боря входит вновь…
– О какой премии ты говорил? – шепотом, чтобы нас не отрывать, спрашивает он Баптиста. – Премии же уже были.
Баптист смотрит на него очумело.
– Какие премии, Боренька?
– Пол-оклада или оклад, – настойчиво уныло повторяет Боря, – которые будто бы мне дадут?
– А! – смеется Баптист. Это я так. Фигурально. В том смысле, что ты – хороший.
– Конь? – дрожащим голосом переспрашивает Боря.
– Хороший, работящий конь, – уточняет гордо Баптист. – Конь именно в смысле работящий… Улавливаешь этот оттенок?
– Я улавливаю. Спасибо, друг, – печально говорит Боря. – Ты только и скажешь правду. Я – конь. Как я не понимал этого раньше? А еще точнее – лошадь, та самая лошадь, о которой уместно спросить: как эта лошадь попала в исследовательский институт? Вот именно так он на меня вчера и посмотрел. Не сквозь – я ошибся – а, мол, где я видел эту лошадь? Понимаешь? Я не представляю для него интереса как творческая личность. Ни грамма! Он держит меня только в качестве лошади… Но эта лошадь перестала тянуть… Ребята, подтвердите, что я не виноват в задержке работы… Но если ты лошадь, кому интересно вникать?.. – Боря идет к двери, по-лошадиному опустив голову и подергивая ртом так, будто грызет старые, пенсионного возраста удила. В дверях он встряхивает гривой и, копытом открыв дверь, с тихим печальным ржанием уходит.