Печать дьявола
Шрифт:
– - Если бы посвящали тебя или меня, -- в гробу была бы женщина.
– - Мой Бог... Я узнал Нергала. Хм, и он ещё всё время говорит о своей голубой крови. Не знал, что он мужеложник.
Невер усмехнулся.
– - А он и не мужеложник. Когда он говорит о чистоте своей голубой крови, он имеет в виду, что является достойным наследником своего отца, деда и прадеда. И это правда. Чистота крови -- великая вещь. Его прадед был колдуном, разрывавшим могилы и скупавшим тела висельников. Дед был чёрным магом и оборотнем, а отец -- настоящим чудовищем а ля Жиль де Ре. И погиб куда как загадочно. Фенрица нельзя даже назвать выродком. Он -- не вырождение, а напротив -- истинная
– - Но ведь там, в подземелье, он...
– - Там содомитом был, видимо, сам адепт. Хотя, если у Нергала против него зуб...
– - А кого посвящали? Ты узнал его? Мне показалось, это Генрих.
Невер промолчал, вновь наполнив свой стакан.
– - А что за статуя там была? С рогами.
– - Бафомет, разумеется.
– - Кто?
– - Дьявол.
– - Ничего омерзительнее не видел. И они ... все эти ритуалы -- это всерьёз? Они верят в ... Сатану?
Невер пожал плечами.
– - Для таких людей, как наш Нергал, вся эта дьявольщина, наверное, просто антураж различных степеней извращённости, от безобидной театрализованной драмы до настоящих гнусностей. Все зависит от личных пристрастий. То, что мы видели, в общем-то, чепуха. Но есть ведь и sacrifice humanun.
Эммануэлю показалось, что он ослышался.
– - Что?! Человеческое жертвоприношение? Ты шутишь?
– - Нет. Я полагаю, что Мормо и Нергал всё же, скорее, клоуны, чем палачи, но...
– - А откуда ты знаешь смысл всех этих бесовских ритуалов? Нергал предлагал тебе участвовать в этом? Ты изучал это?
Невер поднял глаза на Эммануэля.
– - В уме тебе не откажешь. Да. Он сначала пытался затянуть туда всех отпрысков аристократических семей. Я сластолюбив и жаден до удовольствий, но, наверное, слишком эстет для того, что предлагает Нергал.
– - Морис помолчал, потом, заметив взгляд Ригеля, спросил, -- почему ты так смотришь на меня?
Эммануэль и вправду глядел на Мориса сумрачными остановившимися глазами.
– - Я просто невольно вспомнил...
– - Эммануэль опустил глаза.
– - У тебя тогда с Лили -- и у Фенрица сегодня... лица были одинаковые.
Морис отшатнулся. Ригель прикусил губу, безумно жалея о своих словах. Они просто вырвались, ибо Эммануэль действительно был потрясён замеченным сходством. Но, пока он лихорадочно думал, как смягчить сказанное, Морис успел прийти в себя и мягко заметить:
– - Может быть, ты и прав. Но скажи, только искренне, если бы в этом гробу была твоя Сибил, разве ты не согласился бы поучаствовать в этом церемониале?
Теперь отшатнулся Ригель. Сердце его упало. Они впервые заговорили о Сибил и влюбленности Ригеля, хотя Эммануэль и раньше не сомневался, что Морис понимает всё. Однако неожиданно севшим голосом, взглянув прямо в лицо Морису, Ригель твёрдо ответил:
– - Нет. Никогда.
– - ...Ты -- глубокий человек, Эммануэль, -- помолчав, тихо заметил Морис де Невер.
* * *
Ночью Ригель пытался вспомнить, кто был участником полночного шабаша, ведь он насчитал внизу восьмерых. Исключались только они с Морисом да Сибил -- о её присутствии там он не мог даже помыслить. Хамал, кажется, был у себя, они, пробегая по коридору, видели свет под его дверью. Там были Лили, Мормо, Нергал и Виллигут, у статуи стояли Риммон и Митгарт. Сестра Митгарта -- была ли она там? Где были Эстель и Эрна? Может, был кто-то
Мысли Эммануэля сбивались и путались. А что там было после? Не похоже, чтобы на этом всё закончилось.
Ночь Мориса была не менее тревожной, но совсем по другой причине. В наблюдаемом ими шабаше он разобрался намного быстрее и лучше Эммануэля, и обременяли его не столько мысли, сколько тяжёлые ощущения. От смрадного фимиама, которым пропитались волосы, голова снова начала кружиться, а вспомнив Фенрица и Генриха, он неожиданно почувствовал жесточайшие спазмы в желудке. Через несколько минут его мучительно вырвало, и он ощутил во рту отвратительный вкус желчи. Позвонил слуге, и после того, как спальня была приведена в порядок, он попросил нагреть воды и после, чуть освежённый купанием, настежь распахнул окно и уставился мутными глазами на бледный диск луны, отдававший по краям чуть золотистой желтизной.
"У тебя тогда с Лили -- и у Фенрица сегодня лица были одинаковые..." Как ударили, нет, как раздавили его эти слова Эммануэля! Лицо Нергала ... Мой Бог! Он прикрыл отяжелевшие веки, а, когда снова приподнял их, вздрогнул от неожиданного шороха. Мышь?
У стены за постелью стояла мисс Эрна Патолс.
Ничего более неподходящего, чем этот галантный полуночный визит, Морис де Невер не мог себе даже представить. Голова продолжала кружиться, его опять подташнивало. Пеньюар Эрны выставлял напоказ все немалые достоинства её фигуры, но в желтоватом лунном свете, струящемся из окна, её тело показалось Неверу мертвенным и каким-то призрачным. Он мысленно застонал. Зачем? Он никогда не хотел её. Мало ему, что ли, той рыжей шлюхи? Между тем Эрна подошла к нему и медленно и внятно проговорила:
– - Надеюсь, двадцать тысяч не покажутся вам, Морис, чрезмерной платой за этот вечер?
Часы на стене мерно отбили третий час пополуночи. Где-то за окном стрекотала последняя осенняя цикада. Морис глубоко вздохнул, опустился в кресло и, закинув руки за голову, учтиво осведомился:
– - Почему двадцать, моя королева? Я бы хотел положить к вашим ногам целый мир.
Морис вяло разглядывал Эрну с головы до ног и прикидывал в уме. Любая шлюха в борделе мадам Бове стоила, с учётом нелегальности заведения и высокой степени риска, около ста франков, ибо экономика тайного борделя -- вещь закрытая, цены тут в пять-восемь раз выше рыночных, бокал абсента стоил три франка, шампанское от двадцати до тридцати франков, бургундское -- десять франков за пол-литра. В Париже можно было найти шлюху, правда, совсем уж невысокого пошиба, и за пятьдесят сантимов. Но двадцать тысяч за ночь -- это дороговато, мадемуазель. Интересно, сколько так можно заработать в год, если двадцать тысяч перемножить на тридцать дней в году, минус регулы, и снова умножить на двенадцать месяцев? Морис вяло пытался было произвести нужные вычисления в уме, но запутался в подсчётах. Получалось около шести миллионов франков.
Видя его отсутствующий взгляд, Эрна резко спросила:
– - Вы полагаете, что ведёте себя как джентльмен?
Морис почесал за ухом. Не потому, что задумался над вопросом. Просто зачесалось ухо.
– - Я француз, мадемуазель, -- объяснил он очевидное.
– - Считаете, что я прошу много?
– - О, нет-нет, это совсем мизер, но, к великому моему сожалению... я потерял давеча свой кошелёк на псарне...
– - Морис с притворной скорбью печально покивал головой, приглашая её разделить с ним горечь его утраты.