Печать фараона
Шрифт:
– Это я вам писал, - вырос у него за спиной сыщик. Он решил идти ва-банк, а там как сложится.
Войтовский вздрогнул, резко обернулся.
– С кем имею честь?
– Неважно. Главное, я знаю, о чем сказал перед смертью посланник братства, - прошептал Смирнов, приблизившись к мужчине в черном пальто вплотную и беря его под руку.
– Вы ведь мечтаете обладать тем, что принадлежало фараону?
Войтовский был парализован услышанным. Его вожделенная, казавшаяся недосягаемой цель совсем рядом… она сама идет к нему в руки. Как странно, что он ожидал получить желаемое другим путем. Выходит, Герцогиня
– Вещь у вас?
– дрогнувшим голосом спросил Войтовский. Он старался сохранять спокойствие, но принужденная мимика и лихорадочно горящие глаза выдавали его тревогу и страх.
– Вы говорили о…
– Да-да, - кивнул сыщик.
– Я знаю, где печать.
Если он и блефовал, то во благо клиента.
В душе Леонарда Казимировича бушевал вулкан, но магическое притяжение реликвии уже лишило его ум и волю способности к сопротивлению. Он стал «рабом лампы», как небезызвестный джинн из сказки про Аладдина.
– Почему вы действовали через посредника?
– не думая, что делает, выпалил Войтовский.
– А теперь явились сами?
«Спасибо за подсказку, - мысленно поблагодарил его Смирнов.
– Если я сейчас попаду в масть, все встанет на свои места». И сказал вслух:
– Посредник тянет время, он нас обоих водит за нос.
– Он?
– не сумел скрыть удивления Леонард.
– Сейчас я вам кое-что покажу, - вместо ответа сыщик достал из кармана несколько фотографий, сложил их веером и протянул Войтовскому.
– Узнаете кого-нибудь?
Тот жадно впился взглядом в блеклые, неудачные снимки.
– Кажется… да, - он указал на одну из фотографий.
– Вот это лицо… или… нет! Вот это. Я затрудняюсь… у снимков ужасное качество. А в чем, собственно, дело?
– Не спешите. Присмотритесь как следует, - проникновенно попросил Смирнов.
– Возможно, вас хотят обмануть. Кого из них зовут Марина?
Войтовский отшатнулся и побледнел, словно его ударили. Он молчал, а Всеслав мысленно поторапливал господина в черном пальто. Ну же, давай! Решайся!
Времени было в обрез - разговаривая здесь, у метро, с Войтовским, сыщик не знал, что там со Стасом. Он еще не звонил ему, надеялся на осторожность, лисью хитрость убийцы: тот спешить не станет. Ему следовало сначала как минимум проверить почту… затем осмыслить содержание письма, проследить за домом, где проживает Киселев, - толком же неизвестно, где тот находится. Вдруг Стас нашел укромное местечко и затаился? В любом случае квартиру проверить надо. «Я бы обязательно так сделал, - думал Смирнов.
– Убийца не дурак, да и слишком много поставлено на карту».
– Вот!
– выбрал наконец один из снимков Леонард Казимирович.
– Марина…
– Комлева?
Войтовский кивнул, сглотнул комок в горле. Этот человек говорит о печати Тутмоса и знает Марину. Кем бы он ни был, его стоит выслушать.
Зимой смеркается рано.
Пока сыщик добрался из центра до улицы, на которой жили Киселевы, ясный день сменили синие сумерки и Москва погрузилась в зарево огней. Ближе к вечеру мороз усилился, легкая
В квартире Киселевых царили тревога и недовольство. Шторы были плотно задернуты, свет горел только в одной комнате. У Стаса разболелась рана, мысли приходили самые мрачные, голова казалась тяжелой, руки и ноги ватными. Мать увезли в больницу, в гостиной в полной темноте и тишине сидели двое мужчин. Ожидание чего-то страшного, о чем Стасу не говорили, становилось невыносимым.
Господин Киселев не понимал, что происходит. Вдруг явился сыщик, организовал матери «сердечный приступ», вызов «Скорой помощи» и небольшую группу зевак у подъезда.
– Что за дурацкий спектакль?
– возмутился Стас, когда Смирнов предложил матери отправиться в магазин за хлебом, по дороге изображать дурноту, у прилавка громко жаловаться на плохое самочувствие, прижимать руку к области сердца и на обратном пути, не доходя буквально двух шагов до парадного, свалиться в беспамятстве на посыпанные песком и солью ступеньки.
– Вы полагаете, в ее возрасте это просто сделать? А если она ногу или руку сломает? Во имя чего устраивать этот цирк?
– Надо провести следственный эксперимент, - уклончиво объяснил тот.
– Проверить одно предположение.
Он много говорил, нарочно сыпал специальными терминами и совсем сбил Киселевых с толку.
– В чем смысл вашего… эксперимента?
– волнуясь, спрашивал Стас.
– Я пока ни в чем не уверен, - бормотал Смирнов.
– Ничего определенного сказать не могу.
В его словах была часть правды. «Эксперимент» имел столько же шансов с треском провалиться, сколько и привести к намеченному результату. В конце концов Киселевых удалось уговорить.
Стас хотя и недоумевал, но смирился; мама героически исполнила свою роль. Она прониклась важностью момента и тем, что ее выбрали ключевым персонажем, старательно «сыграла» дурноту - ее изможденное лицо и жалобы выглядели естественно, ей почти не приходилось притворяться: страх за сына и переживания последних дней основательно вымотали ее. На ступеньках у подъезда женщина сделала вид, будто ей совсем худо и хочется присесть… Мягко опустилась, начала клониться набок и повалилась, закрыв глаза и ощущая щекой мерзлую шершавость снега с песком.
Из подъезда «невзначай» вышли две дамы, громко заохали, заахали; одна осталась хлопотать возле упавшей соседки, другая побежала звонить, вызывать врачей. Откуда ни возьмись подоспела еще одна женщина, - то была Ева, - склонилась над Киселевой, причитая и сокрушаясь во весь голос. Дескать, супруг пострадавшей в отъезде, осталась она одна-одинешенька, некому ей помочь, некому за ней присмотреть.
«Скорую» ждали долго, и сцена обрастала новыми сочувствующими персонажами и душещипательными подробностями. Киселеву приподняли, подложили ей под голову подушку, укутали двумя одеялами. При этом одни советовали перенести ее в квартиру на первом этаже, а другие решительно заявляли, что больную трогать нельзя и лучше подождать медиков. В общем, приехавшая бригада, - по заранее согласованному порядку действий, - неторопливо погрузила женщину в машину с красным крестом и увезла.