Печать и колокол (Рассказы старого антиквара)
Шрифт:
Но вот вбит последний гвоздь. К коменданту крепости подходит старший палач:
— Готово, ваше высокоблагородие!
…Когда чиновник закончил чтение приговора, смертники поцеловались. Затем они повернулись друг к другу спинами, чтобы пожать на прощание скованные руки.
— Поторопитесь, господа!
Два дюжих, похожих друг на друга, как близнецы, палача подняли их на скамью, поставленную под перекладиной виселицы, надели холщовые белые саваны и петли.
Снова загремели барабаны. Затем рвущая уши барабанная дробь оборвалась, наступила бесконечная гнетущая тишина.
Генерал-губернатор что-то тихо сказал коменданту, тот кивнул и сделал рукой едва заметный знак старшему из палачей. Палач неторопливо огладил бороду, а затем резким ударом вышиб из-под ног осуждённых скамью, которая с глухим стуком упала на доски помоста. Пятеро закачались в петлях…
И тут произошло то, о чём мимоходом упомянул в своём донесении царю генерал-губернатор: «По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьёв сорвались…»
Проломив доски помоста, смертники рухнули в ров. Их с трудом оттуда вытащили. У Рылеева была рассечена бровь, кровь заливала ему лицо. Сергей Иванович Муравьёв-Апостол сказал: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!..»
Бородатый палач с побелевшим лицом и выкаченными от ужаса глазами подошел к Голенищеву-Кутузову, запинаясь спросил:
— Прикажете отменить, ваше высокопревосходительство?
По древнему обычаю, казнь должна была быть отменена. Но генерал-губернатор визгливо крикнул:
— Вешай! Снова вешай!
Тем не менее «экзекуцию», которая «кончилась с должною тишиною и порядком», пришлось на некоторое время отложить: запасных верёвок в крепости не оказалось…
Так Кондратий Фёдорович Рылеев, Сергей Иванович Муравьёв-Апостол и Пётр Григорьевич Каховский были казнены дважды.
А ночью, когда Николай I мучился бессонницей и воспоминаниями, а его бывший воспитатель, поборник розог и поэт шпицрутенов, престарелый генерал Ламсдорф сладко спал, укрывшись пуховым одеялом, трупы пятерых погибших за счастье России вывезли на телеге через Иоанновские ворота Петропавловской крепости и зарыли в землю.
Место захоронения было покрыто тайной. Так пожелал император…
А в 1917 году, когда русский народ разорвал и сбросил с себя оковы самодержавия, а потомок Николая I отрёкся от престола и был сослан в Тобольск, журнал «Огонёк» [4] опубликовал статью «Таинственная находка на о. Голодай в Петрограде». В ней писалось: «В «Биржевых ведомостях» недавно появилось сообщение секретаря Общества памяти декабристов В. В. Святловского о знаменательной находке на о. Голодай в Петрограде могил и останков 5 казнённых декабристов, находке, произведённой 1 июня с. г. во время прокладки водопроводных труб около одного строящегося на острове здания. На глубине двух с лишним аршин, позади двухэтажной каменной постройки, на дне узкой и отчасти покрытой водой траншеи видны были остатки трёх полуразрушенных гробов, стоящих близко друг от друга.
4
«Огонёк», 1917, № 23.
2 июня В. В. Святловский, руководивший работами, нашёл остатки пяти гробов, из которых только один, первый из найденных, представлял собой нечто более цельное.
В этом лучше сохранившемся гробе были видны останки человека, одетого в форму полковника александровского времени.
Хорошо сохранились части мундира, эполеты, а также обувь на ногах. Обращало внимание большое количество ремней, найденных на ногах трупа, что давало возможность предположить, что ноги трупа были связаны этими ремнями.
Все останки были тщательно собраны и сфотографированы. Все собранные предметы, тщательно уложенные в лучше сохранившийся гроб, а равно останки остальных гробов перенесены в подходящее помещение и сданы на хранение.
Возникает серьёзный вопрос, представляют ли пять найденных гробов действительно гробы пяти казнённых декабристов.
Местонахождение могил совпадает с рассказами старожилов и литературными данными. Военная форма первого гроба относится к 20-м или 30-м годам прошлого столетия…
По определению военных, бывших на раскопках, найденная форма могла принадлежать только штаб-офицеру, полковнику или подполковнику. Похороненный был положен в гроб без оружия, а самые гробы были поставлены, по-видимому, в общую могилу не в обычном порядке, чересчур тесно один к другому, не так, как обычно хоронят на православных кладбищах…»
Вот в этой-то траншее спустя несколько дней после публикации в журнале статьи юный землекоп Евграф Усольцев и нашёл медальон Жака Десять Рук…
— Были ли то действительно останки пяти казнённых декабристов? На этот вопрос трудно ответить безоговорочно, — продолжал свой рассказ Василий Петрович. — Тут слишком много и «за» и «против». Но для Грани Усольцева, когда он явился ко мне с просьбой перевести с французского на русский вырезанные на медальоне надписи (тогда мы с ним и познакомились), подобного вопроса не существовало. Он не сомневался, что его товарищи нашли тела тех, кто в июле 1826 года отдали жизнь за свободу России. Эту уверенность он пронёс через всю свою жизнь. И, признаюсь, я никогда не пытался посеять в его душе сомнение…
Усольцев считал — я его тогда же, в 1917 году, посвятил в предполагаемую историю медальона, — что Давид Марат незадолго до своей кончины подарил ньеллу кому-то из будущих декабристов, воспитанников Царскосельского лицея, — Пущину или Кюхельбекеру, а тот, в свою очередь, отдал её одному из руководителей восстания.
Евграф Николаевич пытался обосновать свою версию, и в какой-то степени ему в этом повезло.
Во время гражданской войны, когда партизанский отряд имени Марата, которым командовал Евграф Николаевич, квартировал в Новом Селенгинске, маленьком заштатном городке в Забайкалье, издавна служившем местом ссылки, Усольцеву, по его словам, привелось увидеть крайне любопытную вещь. В мастерской Гусино-Озерного буддийского монастыря, расположенного неподалёку от Селенгинска, ему среди прочих диковинок показали серебряную шкатулку, изготовленную, по преданию, в часовой, ювелирной и оптической мастерской, открытой некогда в городке сосланными сюда на поселение после отбытия срока каторги декабристами Николаем и Михаилом Бестужевыми.