Печать и колокол (Рассказы старого антиквара)
Шрифт:
Не было ни золотого песка, ни безбрежного океана, ни тропических лесов. Лоренцо Менотти видел перед собой лишь сверкающие в прорезях маски огненные глаза страшного человека… Человека? Нет, дьявола, могущественного и коварного князя тьмы, от которого нет спасения ни в порошке Петро Менотти, главного государственного отравителя Венеции, ни в философском камне алхимика из Латинского квартала мосье Каэтана.
Лоренцо Менотти тяжело дышал, со всхлипом втягивая в себя воздух. Он задыхался.
Ему казалось, что в его камине полыхают пламенем не дрова, а кипит и булькает зловонная сера. Синее пламя ада лизало своим жадным языком стены, потолок, уставленный пробирками стол.
Тяжёлый густой дым забивал ноздри, першил в горле, застилал жгучими слезами глаза, острием кинжала вонзался в трепещущее сердце.
— Что с вами, метр, вам дурно? — словно издалека, донесся до Менотти ласковый голос.
Парфюмер с трудом раскрыл глаза и вдохнул в себя воздух.
Запах серы исчез. От незнакомца, как и раньше, пахло испанскими мускусными духами.
— Надеюсь, причиной вашего обморока были не мои воспоминания?
Менотти стремительно вскинул дрожащую руку и трижды перекрестил своего мучителя. Но тот не исчез. Нет. Он только весело расхохотался, и от его хохота мелодично зазвенели на столе склянки.
— Неужто вы могли предположить, что я испугаюсь святого креста? За прошедшие столетия я так же к нему привык, как люди привыкают к клопам или, простите, блохам — неприятно, но терпимо. Разве лишь слегка зудит… — Ночной посетитель стыдливо почесался под камзолом.
— Изыди! — крикнул Менотти.
— Ну, зачем же так громко? Успокойтесь, метр, успокойтесь. Так вы разбудите Гастона, а ему, согласитесь, надо отоспаться. Не хотите ли лучше понюшку табаку? Табак очень успокаивает.
Ночной посетитель достал из кармана камзола серебряную табакерку и подбросил её вверх. Вместо того чтобы упасть на пол, табакерка плавно опустилась на стол и лягушкой запрыгала к парфюмеру.
Волосы на голове Менотти зашевелились.
— Угощайтесь, мосье, — проквакала табакерка, звонко щелкнув крышкой.
— Угощайтесь, — поддержал табакерку ночной посетитель. — Смею вас уверить, что это лучший нюхательный табак в Париже.
— Изыди! — простонал парфюмер.
— Однако вы просто невежливы, — удивился ночной посетитель. — Хотя тот рыжий король, о котором я вам рассказывал, — опять забыл его имя! — был порядочным грубияном, но и он выбирал выражения. А ведь ему очень хотелось втридорога всучить мне свой отсыревший Лондон. Вы, конечно, не король, метр, но…
— Невежа! — громко квакнула табакерка и возмущённо застучала крышкой.
— Изыди… — прошептал парфюмер.
— Хорошо, хорошо, метр, — успокаивающе сказал незваный гость. — Только не волнуйтесь. Вам вредно волноваться. Я готов выполнить любое ваше желание. Но услуга за услугу…
— Тебе нужна моя душа? — прохрипел Менотти.
— О нет, метр, не беспокойтесь. Вашу душу я охотно уступлю всевышнему. Я уже давно не коллекционирую душ. Приелось.
— Что же тебе от меня нужно?
— Сущий пустяк, метр.
— Что?
— Рецепт «Весеннего луга» и флаконы с этими очаровательными новыми духами, которые вы уже приготовили для блистательной мадам.
— Ты ими будешь кропить ад?
— Нет, мосье, в аду по-прежнему обходятся серой. Надеюсь, моя скромная просьба вас не очень затруднит?
— И ты тотчас же исчезнешь?
— Конечно.
— И больше никогда не будешь сюда приходить?
— Готов поклясться адом, мосье!
Менотти вновь почувствовал запах серы, густой, тяжёлый, удушливый. Фигура незнакомца теряла свои очертания, расплывалась, превращаясь в зловонное облако дыма. Чья-то рука всё сильней и сильней сжимала сердце парфюмера, безжалостно выдавливала из него кровь. Менотти задыхался.
— Надеюсь, у вас нет никаких возражений, метр?
— Я… с-согласен, — заикаясь прошептал Менотти и, дернувшись всем телом, медленно стал валиться со стула.
— Метр! Что с вами, метр?!
Но, увы, парфюмер маркизы Помпадур уже не слышал этих восклицаний своего мучителя: он был мёртв…
Скрипнул ставень. В окно неловко пролез долговязый мосье Каэтан и склонился над телом Менотти:
— Умер…
Человек в маске поднял руку Менотти. Она была тяжелой и безжизненной.
— Кажется, вы правы, чёрт побери!
— Вы его убили, мосье, — сказал алхимик.
— Его убил не я, а страх, — возразил незнакомец. — Откуда я мог знать, что у старика такое слабое сердце! Досадно, очень досадно… Но свои двадцать тысяч ливров вы все равно получите. А такая сумма может утешить в любом горе. Но скажите мне, где Менотти обычно хранил готовые духи?
— Не знаю, — тихо сказал алхимик.
— Вы шутите?
— Нет, я плачу, мосье. Я оплакиваю единственного человека в Париже, который ко мне хорошо относился и которого я так подло предал.
— Это вы не опоздаете сделать и завтра, — сказал незнакомец. — А сейчас всё-таки попытайтесь припомнить, где покойный прятал флаконы с духами. Тысячу ливров за каждый найденный флакон! Вы слышите меня, Каэтан?
Но мосье Каэтан даже не повернул в его сторону головы. Он неподвижно стоял над телом парфюмера, и по его морщинистым щекам текли слёзы. Алхимик из Латинского квартала оплакивал так неожиданно умершего Менотти, повешенного по приказу прусского короля блистательного графа Руджиеро и свою несчастную жизнь в этом богом проклятом городе, где никак нельзя заработать честным путем столь необходимые ему для опытов деньги…