Печать ворона

Прусаков Андрей

Срезав порядочный угол, он выскочил на боковую аллею и увидел следова-теля, неторопливо идущего к воротам… и шевелящиеся ветви деревьев, нависшие над усыпанной гранитной крошкой дорогой. Пробежав по ней несколько метров, Иван ощутил нестерпимую боль в подошвах ног — крохотные камешки немило-сердно резали ступни. Захромав, Иван остановился.

— Товарищ следователь!

Офицер обернулся. И черные тени слетели с деревьев, разом набросившись на него. Оврагин закричал, отбиваясь от воронов, но те вились хищной, хлопаю-щей крыльями тучей. Иван похолодел от ужаса.

—

Не смейте! — он бросился к следователю, превозмогая боль. Десяток метров он преодолел за секунды и без страха врезался в щелкающую клювами черную кару-сель. Вороны разлетелись, узнавая хозяина. Иван повалил заклеванного, исте-кающего кровью офицера и закрыл собой. Глядя на вьющуюся над ними стаю, он повторял:

— Улетайте, улетайте, улетайте!

Вороны повиновались. Взмыв в темнеющее небо, стая скрылась за деревья-ми. Иван помог следователю сесть. Оврагин прижал ладонь к рассеченному лбу: кровь сочилась сквозь пальцы. Изорванная и исклеванная фуражка лежала рядом.

— Как вы, товарищ следователь?

Незакрытый ладонью, выпученный глаз смотрел на солдата. Зрачок расши-рен, как у сумасшедшего.

— С тобой, Воронков, или в психушку попадешь, или на тот свет, — глухо прого-ворил Оврагин. — Значит, правильно тебя местные узбеки колдуном называют.

— Я не колдун, — возразил Иван.

— Конечно. Эти вороны просто дрессированные. Приказал — убили, приказал — улетели!

— Я не приказывал убивать! — сказал Иван.

— А кто приказал? — вскинулся офицер, и Иван замолк. Он сам хотел знать ответ. Иван помог следователю подняться.

— Я сам дойду, — сказал Оврагин. Иван чувствовал его страх и неприязнь и от-ступил.

— Будьте осторожны, — сказал он. Оврагин посмотрел на него, потом вверх:

— А куда я денусь? Все под этим небом ходим.

— Я не хотел этого, — сказал Иван. — Честно, не хотел!

Он не любил извиняться, но чувствовал вину за то, что случилось. Чертовы птицы! Его-то за что?

— Ладно, прощай… Спасибо тебе, — выдавил из себя следователь, и Иван понял, что и ему нелегко дались эти слова.

— Пожалуйста, — нарушая субординацию, Иван повернулся к офицеру спиной и побрел к корпусу. Стопы ног саднило, и он выбрался на газон, в прохладную мяг-кость травы. Труднее всего было вспомнить, где спали с ног тапочки. Пошарив по кустам, Иван плюнул и пошел в отделение босиком.

Все-таки вороны повинуются мне! Иначе я бы не спас следователя. Но по-чему они набросились на него? Он ничем не угрожал мне, думал Иван, поднимаясь по холодным, как лед, бетонным ступеням. Ноги болели, словно он бегал по ост-риям иголок.

И откуда вороны могут что-то знать? Но, если они понимают его, то почему не могут понимать других людей? А вдруг они знают то, чего не знает он, и дейст-вительно пытались защитить? И он напрасно прогнал их? Может, следователь хо-тел его в дисбат отправить, только с виду такой добрый? Но что же тогда делать, убить его?! Вопросы стучали в голове, как колокол, и Иван вошел в палату совер-шенно измученный.

На ужин он не пошел и лег в кровать, с головой завернувшись в одеяло. Иван пытался уснуть, но сон не приходил, а голова гудела. Он может

управлять воронами, определенно может! Еще недавно он радовался этому дару. Но зачем дар, не приносящий счастья? Это в сказке просто: двое из ларца, одинаковы с ли-ца, взяли да и выполнили любое желание. А что могут вороны? Неужели только убивать?

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Я люблю этот город, но зима здесь слишком длинна.

Я люблю этот город, но зима здесь слишком темна.

Я люблю этот город, но так страшно здесь быть одному.

За красивыми узорами льда мертва чистота окна.

В. Цой.

Облака из иллюминатора казались смешными ватными комками, подвешен-ными в воздухе, а земля была поразительно красива. Теперь Иван понял, за что летчики любят небо: свысока не видно мусора на улицах, собачьего дерьма на тротуарах, и людей как будто нет, а ты летишь, и сам себе хозяин. Как птица. Не-бо вокруг огромное-огромное, земля гораздо меньше, и от этого лишь красивее. Кажется, что запросто можешь обнять ее всю: эти горы, леса и реки. Как бог. Ма-гия неба, блин.

Иван летел и не мог поверить, что все позади. Подъемы, отбои, поверки, весь этот кошмарный бардак, именуемый советской армией. Иван вспоминал и пе-ребирал в памяти лица, которые уже не увидит, и не жалел. Что ни было — все прошло, он выдержал и вернулся. Кому-то на радость, кому-то назло. И плевать он хотел на вторых.

Он не заметил, как заснул, и проснулся от объявления по громкой связи. Самолет заходил на посадку в Пулково. За иллюминатором повисла непроглядная ночь, внизу горели крохотные огни, и Иван поразился, как летчики что-то видят в этой темноте. Тем не менее, самолет уверенно снижался и вскоре коснулся коле-сами земли. «Дома!!!» — орал Иван про себя, и губы расплывались в невероятной ширины улыбке.

Спустившись с трапа, Иван глотнул влажный питерский воздух и улыбнулся капавшему дождю: пусть льет, родной, питерский! Там, за три тысячи километров, не бывает таких дождей, там светло и тепло, но Иван не стал бы там жить ни за какие миллионы.

С остальными пассажирами он съехал по эскалатору куда-то вниз и прошел через вестибюль и турникеты. Был пятый час ночи, автобусы не ходили, и Иван присел в зале ожидания, раздумывая, брать такси или ждать утра. Ждать не хоте-лось, и через две минуты Иван ехал по Пулковскому шоссе. Замелькал огнями Мо-сковский, такси свернуло направо и вот уже Апраксин. Родные края! «Неужели я не сплю, — думал Иван, не веря глазам, — неужели я на Невском? Я в Ленинграде, я дома!»

Белые ночи еще не начались, и в семь часов было темно. Через гулко раз-носящую звуки шагов арку Иван прошел во двор и остановился у знакомого ко-зырька. Постоял, дыша влажным, ни с чем несравнимым, особенным воздухом центра, и по истертым ступеням, не торопясь, поднялся на последний этаж.

Иван вставил ключ в замок и повернул. Невольно помотал головой, не веря, что не был здесь два года. Или целую жизнь? А может быть, всего ночь? И не бы-ло ни армии, ничего, все это только сон. Дикий страшный сон…