Печать ворона
Шрифт:
— Кар-р-р! — над ним на высохшей ветке сидел большой ворон. Иван никогда не видел таких огромных птиц, но снова совершенно не испугался, напротив, почувствовал необъяснимую, подсознательную симпатию, так, словно на ветке сидел друг…
Он волновался за бабушку и за людей, которые, должно быть, ищут его по всему лесу, и торопливо, но осторожно сделал первый шаг. Топь держала. Иван осмелел и пошел вперед. Он не выбирал сухие места и кочки — им двигала интуиция, а ноги сами шагали и прыгали по колышущемуся травяному ковру.
Иван был уверен, что пройдет, и прошел! А
Бабушка отлупила его попавшей под руку тряпкой и заплакала. Она думала, что он утонул. Ваня услышал, что Тохе досталось по первое число от родителей, за то, что бросил городского одного в лесу и сказал об этом лишь вечером, когда бабушка обежала всех соседей, думая, что Ваня засиделся у кого-то. Ночью его никто не искал, это было бесполезно. Как потом узнал Ваня, мужики рассудили здраво: Воронова Гать место гиблое, если утоп, то сразу, а нет — утром найдем…
Захлебываясь словами, Иван рассказал о странном спасителе и об избушке на той стороне, но бабушка лишь качала головой, повторяя:
— Ваня, дитятко мое, как же ты не утонул! Господи, спасибо, что спас душу его, — и часто крестилась на висевшую в углу икону.
Ваня видел, что ему не верили, считая приключившееся дурным сном, но вечером, снимая с него рубашку (вообще-то он раздевался сам, но в этот день бабушка ни на минуту не отпускала его от себя), бабушка замерла и охнула, уста-вившись на его грудь. Иван опустил глаза и невольно открыл рот: под левым соском, у сердца, виднелся отпечаток четырехпалой птичьей лапы…
— Господи, откуда это?
Бабушка осторожно провела по черной отметине рукой, убеждаясь, что странный знак не грязь и не нарисован, а располагался глубоко под кожей, как родимое пятно удивительно четкой и правильной формы, невесть как появившееся за одну ночь.
— Что это, Ваня?
— Не знаю, — ошеломленно проговорил Иван и вдруг вспомнил былой сон и боль, ожегшую грудь и сердце. Но ведь это только сон! Ведь он больше не видел хозяина избушки!
На следующий день о пятне знала вся деревня. Мальчишки и девчонки, от мала до велика, бегали за Ваней, умоляя показать «птичью лапу», но Иван отказывал. Он показал странный след лишь друзьям, Андрюхе и Димке, и те, открыв рот, изумленно крутили головами.
А еще через день бабушка повезла Ивана в соседнее село. Они зашли в крайний дом, окруженный покосившимся и заросшим репейником забором. На стук дверь открыла старая бабка в длинной черной юбке, такой же черной кофточке и коричневом шерстяном платке, накинутом на плечи.
— Марфа Григорьевна, здравствуйте, — поклонившись, сказала бабушка. — Меня к вам послали. Помогите, пожалуйста!
Слезящиеся старческие глаза остановили пронзительный цепкий взгляд на мальчике, и старуха произнесла:
— Ну, входите.
— Расскажи мне все! —
Иван рассказал. Про то, как с Тохой шли, про болото, про незнакомца, про его дом и странный сон, который, верно, и не был сном…
— Покажи пятно, — сказала старуха, терпеливо выслушав сбивчивый рассказ. Бабушка расстегнула на Иване рубашку, и хозяйка больно ткнула сухим скрюченным пальцем в середину птичьей лапы. Пошевелила пальцами, точно отбрасывая при-липший к ним песок. Отступила.
Иван поднял глаза и перехватил ее взгляд. Таких глаз он не видел никогда. Черные зрачки старухи полыхали неясным огнем, и этот огонь пугал. Ему хотелось выскочить и убежать отсюда, но Ваня сдержался. Старуха провела руками по его голове, посмотрела на Ивана и молча, сжав старческие бескровные губы, покачала головой.
— Бедный мальчик, — проговорила она.
Ване стало еще страшней, и он едва не заплакал. Почему она так посмотрела? Почему я бедный? Я заболел и скоро умру?
— Пусть погуляет во дворе, — сказала старуха. Бабушка застегнула Ване рубашку и проводила до дверей. Иван заметил, как она расстроена.
— Погуляй пока, Ванюша.
Дверь со скрипом и треском закрылась. Ваня спустился с крыльца и побрел вдоль дома, разглядывая огромные, выше головы, заросли тысячелистника, рас-кинувшего мясистые стебли, точно руки, с тысячью растопыренных пальцев, увен-чанных мелкими белыми цветками. Много было репейника с колючими, цеплявшими за одежду красноватыми шариками. Такими хорошо пуляться…
Иван подобрал с земли ветку, очистил и ткнул ближайший куст, насквозь пронзая невидимого врага, сделал выпад, отскок, и через минуту самозабвенно рубился с полчищами негодяев, обступивших его. Он отсекал им руки, сшибал го-ловы и топтал поверженных врагов.
— Зачем ты их бьешь?
Иван повернулся. У калитки стояла девочка помладше его, в зеленом платьице и двумя торчащими косичками. Обычная девчонка. Он не нашелся, что ответить. Бью и бью. Просто так.
— Тебе-то что? — спросил Иван. Чего он будет слушать какую-то девчонку?
— Они же живые! Им больно! — укоризненно сказала девчонка.
— Ничего им не больно!
— А если тебя палкой?
Ваня хотел сказать, что это никому не нужные репейники, но подумал, что все-таки здесь чужой двор и, наверно, правда, не надо так делать. Поиграю в дру-гом месте, решил он. Иван молча пошел к калитке, думая подождать бабушку за забором.
— Ты заболел?
Ваня остановился. Повернулся. Девочка стояла близко, видно, шла за ним.
— Нет.
— К бабушке приходят, когда болеют, — сообщила девчонка. — А она всех лечит.
— Она доктор?
— Нет.
— Как же она тогда лечит? — удивился Ваня.
— Она умеет, — важно сказала девочка.
Они помолчали, разглядывая друг друга.
— Я тоже могу лечить! — заявила девчонка. — Меня бабушка научила. Хочешь, покажу?
— Покажи.
Девчонка подошла к перебитому Ваней репейнику и осторожно подняла сломанный посредине стебель: