Печенежские войны
Шрифт:
Все знали его, но никто не знал, откуда он родом. Одни высказывали предположение, что атлет пришёл в Константинополь вместе с группой искателей счастья с берегов далёкой Вислы. Другие утверждали: он с берегов Нимфии. Находились и такие, что поговаривали даже, будто он лазутчик или беглый раб, присвоивший чужое имя и пробивший своими кулачищем дорогу к богатству и славе.
Сам Анит никогда и ничего о себе не рассказывал. Потому-то и окружён был ореолом таинственности этот великан с лицом северянина, с телом смуглым, как у южанина, с характером, вобравшим
В день, описываемый нами, а точнее, в полуденные часы сравнительного затишья на ипподроме между первой и второй частями праздника в неизменной своей кожаной рубахе, распахнутой на груди, по привычке заложив растопыренные пальцы за широкий набрюшник, сидел Анит в углу небольшого зала и внимательно следил за упражнениями учеников. Он не выкрикивал замечаний, не ругал, не хвалил, только беззвучно шевелил мясистыми губами, и подрагивала курчавая светловолосая его бородка.
— Довольно! — с напускной строгостью крикнул наставник. — Готовые ступайте в бассейн и одеваться, остальные долой сглаз по своим местам.
Юноши устремились к узкой двери, на ходу утираясь ладонями и переводя дыхание. Стихло эхо дробных хлопков под облезлыми сводами зала, в котором устоялись запах человеческого пота и чад нафтовых светильников, ибо свежий воздух почти не проникал в его полумрак сквозь единственную отдушину — дверь.
— Твёрдая Рука! — негромко позвал Анит.
Тот удивлённо обернулся, уловив в голосе наставника нечто похожее на смятение и печаль, приблизился к тумбе в углу, где, не меняя позы, продолжал сидеть Непобедимый. Анит отвёл глаза, пошарил взглядом вокруг, будто что-то искал.
Все четыре стены были до половины обшит досками с толстыми войлочными набойками. Войлок обветшал под вмятинами от ударов. На узких полках выше дощатой обшивки горбились стопки лоскутов воловьей кожи, которыми обматывались кисти и запястья перед схватками. На полу громоздились мешки и всякие хитроумные снаряды. Эка невидаль, нечего там искать Аниту.
Сколько ни блуждал его взгляд, а всё же встретился с выжидающими глазами Твёрдой Руки. Непобедимый натянуто улыбнулся, легонько похлопал ученика по бицепсам и произнёс наконец:
— Мальчик мой, я открыл тебе секреты своего искусства, я научил тебя презирать плоть, я старался вложить в тебя и другие знания, доступные только мыслящим, я когда-то спас тебя от меча твоего прежнего хозяина. Так ли это?
— Да, — последовал ответ.
— Я одинок, успел привязаться к тебе, моя надежда… Помнится, что обещал тебе благо. Так?
— Да.
— Память и у тебя хорошая. Запомни же то, что услышишь сейчас. — Анит поднялся с тумбы, плотнее притворил дверь, прислонился к ней спиной и умолк на некоторое время, очевидно, подыскивая нужные слова. Было ясно, что какая-то тяжесть легла на его сердце.
Он был хозяином. Светловолосый юноша, стоявший перед ним, был рабом. Раб не испытывал ненависти к хозяину. Это звучит чудовищно, но это было так. Ни один из подневольных учеников Анита Непобедимого не таил на него зла. Даже самый строптивый из них, Твёрдая Рука.
Анит не пользовался правом унижать, хотя, конечно, и бывал груб, как все, на чьей стороне власть. Он обладал силой и мужеством, а сила пользовалась особым уважением.
Хотя Твёрдая Рука не мог сказать себе: «Я ненавижу этого человека», — Анит всё же был в его глазах одним их заслонявших свободу.
— Запомни, — повторил Непобедимый. — Сегодня ты впервые ступишь на Большую арену вместе с испытанными бойцами. Выйдешь в восьмую, последнюю, пару. Против Маленького Барса из Икония.
— Почему против маленького? Давай зверя крупнее.
— Погоди, — усмехнулся Анит, — увидишь, какой он маленький. — И вдруг вновь омрачился. — Справишься ли… Лучше, если не справишься с ним, ибо, как сказал Гомер, победа меж смертных превратна…
— Я не ослышался, Анит? Хочешь, чтобы я уступил?
— Ты не ослышался, а я не оговорился, — вздохнул атлет.
— Тогда я и шагу не сделаю из этого логова! Иди туда сам!
— Молчи! Да, Непобедимый учит побеждать. Да, в моей палестре победители таких состязаний, как сегодня, получали свободу. Да, тебе она тоже грезится. Да, да, да, всё это истины. Но не сейчас. Слушай меня, не прогадаешь. Я приказываю тебе лечь перед бойцом из Малой Азии.
— Не верю, — сказал Твёрдая Рука, — не верю, что тебе нужно моё бесчестье в первом же бою. Я ждал этого часа. Нет, не отступлюсь от надежды! Лицемерны твои обещания, лживы!
Анит так пнул ногой в дверь, что крякнули петли, вне себя бросился к висячему пузырю, который недавно усердно колотили его питомцы, и от одного страшного удара бычья кожа оглушительно лопнула. Кто-то испуганно заглянул в дверь и мгновенно исчез, точно его ветром сдуло. Неузнаваемый наставник схватил ученика за плечи и, обжигая дыханием, зашипел ему прямо в лицо:
— Маленький Барс — первый боец доместика Фоки. Того всесильного мужа, чей меч уже однажды едва не отсёк твою пустую голову за отказ биться в его усладу. Кто тебя спас? Я! И тогда спас я! Анит! Маленький Барс прихлопнет тебя как муху, вот он какой!
— Я выйду на честный бой, — твердил юноша, — за свою свободу. Выйду, потому что ты сам объявил мне об этом.
— Выйдешь и уступишь азиату. Так нужно, если хочешь жить.
— Нет, Анит.
Наступившую в зале тишину нарушал лишь усиливавшийся гул толпы, вновь стекавшейся на ипподром. Прерванный праздник возобновился.
Анит сказал вдруг совершенно спокойно:
— Если Маленький Барс из Икония возьмёт верх, доместик Никифор Фока вновь блеснёт над столицей. Свободный Барс должен победить, и тогда против него выйду я, тоже свободный, и повергну азиата в честь василевса. Роман утешится, но и лавры Фоки не увянут. Существует средь высших такое, о чём нам не следует знать. Не будем дуть против ветра. А твоё от тебя не уйдёт, обещаю. Но сейчас… Ступай к остальным. Ты в последней паре. И помни: всё, что слышал здесь, сказано человеком, которому ты дорог.