Печенежские войны
Шрифт:
От зари до зари стучали копытами. Только ночью знала дружина большой привал и отдых.
А ночи стояли звёздные, душные. Костры редко жгли, так было тепло и ясно. Прогревались за день пески и камни, не хранилась в дубравах прохлада, млели цветы на лугах, а змеи спали прямо на голой потрескавшейся земле. Иссохли ручьи, заплесневели затоки рек. Лишь колодцы, давая студёную влагу своих глубин, утоляли жажду воспалённых ртов.
С рассветами, сколько хватал глаз, простирались необъятные степи, и всё чаще и чаще попадались среди стелющихся под суховеями трав на верхушках курганов тёсанные из валунов чужетворные древние идолы, божества кочевников, забредавших сюда с Дона и находивших здесь не отраду, но гибель, ибо и тогда, и теперь, и впредь не снискать пощады тем, кто злонамеренно ступал или ступит на землю россов.
Наши гордые предки изгоняли незванных нещадно, да щадили, не рушили изваяния хазар и половцев. Так и стояли чужие лики окрай южных степей наших.
Росские боги всё больше из дерева резаны. Не из сухого, из живого дерева. Сухое дерево мертво. И глядят воины Святослава на колченогих, грудастых половецких баб, что сложили уродливые руки на каменных плоских своих животах, каждая — повторение предыдущей.
Дивятся воины. Юный направит коня к старому воеводе, спросит негромко:
— Старший брат мой, голова твоя в снегу, всё тебе ведомо, ты скажи-ответь, отчего не повалены идолища поганых?
Седовласый ему степенно:
— Камень тёсан умело, лики эти — человечье творенье, в них покой, не угроза, нашим истинам не помеха. Мирное творение всякого человека велми прекрасно. Нам завещано, завещаем и мы: не предай красу поруганью.
— Даже если чужого племени?
— Красота едина для всех.
Мудрая правда в словах этих. Для всех красота едина. Но она не единый предмет или зрелище, а повсюду, во многих, и тем мила сердцу и разуму людей, способных постичь и сберечь её или найти.
Где предел прекрасному? Его не ищи. А всего краше небо Родины, её леса, холмы, равнины, города и сельца, лежащие во всю ширь земли-кормилицы, на которой века оставляют следы нашествий, изгнаний, смерти и возрождения. Пусть останутся потомкам в напоминание об истерзанном прошлом и курганы, и изваяния — всё. Пусть грядущие знают былое.
Брод через Днестр указал юный ратник Боримко. Перешла дружина реку и за нею села на отдых. Княжич велел три дня сидеть. Чистили оружие, выгуливали коней, чинили одежду, набирались сил. Удивил свои полки князь, прежде не знали от него подобных приказов в походах, никогда не сидели попусту. И хмурый он, сердитый, всё мыслит-размышляет, уединясь, чернее тучи.
Боримко, едва объявили велик привал, набрался смелости, подступился к вождю.
Святослав остался верен своему походному правилу: с мечом в дороге — невзгод поровну. Словно простой воин, прилёг на потник, седло сунул под голову, оружие у изголовья положил, охрану свою отослал к общим огнищам. Лежал в одиночестве, заложив руки под затылок, не мигая смотрел на звёзды, вдыхал едкий дымок тощего костерца, собранного из сухотравья и кизяков, слушал гридей, что тихо пели поодаль.
Боримко пробрался к его костру с охапкой веток, вроде бы заботясь об огне, сам преклонил колени у стяга, воткнутого древком в земную трещину, покашлял негромко.
— Кто тут?
— Это я, Боримко из Радогоща. Не прогневайся, заступник, позволь испросить.
— Почему тут?
— Я огонь стерегу. Позволь слово молвить, великий, тяжко мне…
— Говори.
— Недалеко отсюда, полночи бегу верхом, пепелище моего Радогоща. Я к Днестру ворочусь, на берег, где стоял родимый дом, поклонюсь, перечту поминание. Отпусти, княжич, сделай милость, уважь сыновий долг. Завтра с заходом солнца буду здесь.
Святослав вдруг вскочил, подошёл к молодому соратнику, поднял его с колен, сказал твёрдо:
— Нет.
Никак не ждал Боримко отказа, удивился безмерно. Испугался даже сердитого вида князя. А тот стоял рядом, глядел куда-то в сторону, поверх головы онемевшего юноши, сам юный, властный, озабоченный. Лунный свет отражался на влажных скулах и лбу, русый локон волос прилип к бритой макушке, крупные, белые как соль зубы покусывали травинку.
Вот Святослав, точно в забытьи, положил руку на плечо дружинника и сказал уже мягко:
— Нам идти будет ещё труднее. Сбережём и коней и себя до времени. Потому-то и отдал три дня на покой. Твоя просьба достойна хвалы, понять тебя могу, но и ты уразумей мои опасения. Не на Степь идём, не в Югру [35] , не за море Сурожское, а идём на Дунай. Обиду несём, не злобу. Не пущу тебя, брат, огражу твою рану от новой боли, не хочу распалять в твоём сердце жажду крови, ибо кровная месть слепа, не щадит ни малых, ни старых. Росский воин не зверь прыскучий.
35
Югра — старинное название Западной Сибири.
— Я не зверь. Поклониться хотел только жальнику.
— Вот накажем виновных за все злодеяния, разом поклонимся и Радогощу, и Богдановым сиротам, и святому капищу.
— Эх, княжич, не уважил сыновий долг мой… А что до малых и старых… наших-то резали без разбору, того не забыть.
— Ступай! — вспыхнул князь. — Знай место своё в строю! Ладное войско не стая вразброд. — И, когда Боримко, покорясь сквозь досаду, удалился и смешался с россыпью густо мерцавших шлемов и кольчуг вповалку отдыхавшей братии, Святослав бормотал что-то, ворочаясь с боку на бок.
Настал час, когда двинулись вновь тысячи конных и пеших. Шли и шли в череде восходов и закатов, а Русь за спиной. Ясно, шли нелегко, часто с кровью продирались.
Нежданны-негаданны были для всякого человека иного племени. Упрямо держал Святослав свой путь к Дунаю, на Доростол, долгий путь, не единым павшим росичем на дорогах отмеченный.
…Окаймляли поляну поросшие орешником косогоры. Беззаботно журчал ручей. Влажный воздух напоен запахами скошенных трав, овечьих стад и свежего сыра, хотя ничего этого: ни стогов, ни овец, ни сыроварен — не было видно.
И не сразу первые ряды дружины разглядели встречный отряд на фоне густой и высокой поросли. Статные воины, как на подбор, восседали на тонконогих конях.
Подчёркнуто спокойные, в одинаковых расшитых цветными узорами шерстяных безрукавках поверх белых рубах со шнуровкой на груди, в коротких штанах из дублёной коровьей кожи, с остроносыми прабошьнями на ногах, с непокрытыми головами, смуглолицые, черноусые, с длинными волосами, перехваченными на затылке ремешками, юноши, прикрыв шеи коней щитами и приспустив острия пик, неторопливо переводили взгляды с приближавшегося киевского стяга на своего предводителя и обратно. И всего-то отряд насчитывал щитов сто, не более.