Пегас, лев и кентавр

Емец Дмитрий Александрович

Это был Птах, знаменитый водитель Белдо. День и ночь для него давно слились в усредненное бытие и отличались только включенными или выключенными фарами. Если не надо было никуда ехать, Птах откидывал сиденье, доставал из багажника подушку и моментально засыпал.

Птах обладал даром предчувствовать пробки до их возникновения и верно улавливал мгновения их рассасывания. Кроме того, мог нарушать любые правила, так как точно знал, на какой отрезок дороги направлены в данный момент глаза сотрудников ГАИ. Забитые московские улицы громоздкий автобус

рассекал как нож масло и уступал только гиеле, на которую трусливый Белдо никогда в жизни не уселся бы из опасения оказаться в трехметровой зоне над одной из шныровских закладок.

Гай давно забрал бы у него такое сокровище, но Белдо расхныкался и стал пачками подсылать к Гаю ворожейных бабок и «знающих дедков». Те бормотали, шаманили, вырезали след, собирали в коробку волосы и так достали Гая, что, пристрелив штук пять «дедков» и некоторое количество бабок, он оставил Птаха Тигранычу.

Первым в салон автобуса впорхнул сам Белдо, за ним две его куровороны. Долбушин и Полина сели напротив. Последним втиснулся Андрей и заботливо устроил на коленях шнеппер.

– Куколок взял? – ехидно спросила у него Полина.

Андрей страшно округлил глаза, и она прикусила язык, решив не рисковать хорошим отношением.

Ехали они минут десять. Полавировали в переулках, пересекли Садовое кольцо и остановились на темной улице. Полина не предполагала, что в центре Москвы могут быть такие сырые питерские дворы с бесконечными стенами и узкими арками.

Здесь Белдо поджидала некая уклончивая личность в светлом плаще. Она что-то быстро лепетала и хватала собеседника за рукав. Вначале Полина подумала, что это девушка, потом – что парень. Потом, минуты две спустя, снова подумала, что девушка, и снова начала сомневаться.

«Один из псиосных», – мгновенно определил Долбушин.

Что-то бормоча, личность открыла висячий замок и спустилась по ступеням. Ржавая дверь – и они оказались в тесной комнатке. Пахло сырым картоном и крысами.

– Вы ничего не перепутали, Белдо? Какого эльба вы притащили меня в эту дворницкую? – брезгливо спросил Долбушин.

– Сейчас поймете, – пообещал старичок.

Псиосная личность открыла еще одну дверь и пропустила вперед Полину, следом за которой, тесня друг друга, влетели обе вороны Белдо. Они прошли в маленькую, плохо освещенную комнату, где имелись только круглый стол, ширма и кровать, заваленная разноцветными подушками разного размера. Под ногами у Долбушина громко треснул, точно выстрелил, карандаш. На полу повсюду валялась скомканная бумага. На стене висела фотография молодой, редкостно красивой женщины.

Внезапно одна из подушек – самая большая и цветастая – шевельнулась. Полина поняла, что это не подушка, а одетая в пестрый халат жирная карлица с огромной головой и шишковатым лбом. На лице у карлицы была черная лента с двумя крупными драгоценными камнями, вставленными против каждого глаза. В руке она держала толстый блокнот и карандаш. Яростно чертила что-то, отрывала листы, комкала и швыряла на пол.

– Это Круня! Известная

ясновидящая, – уважительно шепнул Белдо. – Последние дни она рисует лица. Десять лиц. Заканчивает и снова начинает по кругу.

Он наклонился, поднял с пола лист бумаги и протянул Долбушину. Тот мельком взглянул, увидел горбоносого парня лет шестнадцати и, пожав плечами, вернул листок Белдо.

– Кто это еще?

– Мы не можем точно сказать. Один из десяти… – ответил старичок.

– Кого-нибудь можно узнать?

– Рисунки очень схематичны. Где-то даже утрированы. Такое чувство, что Круня их не очень… э-э… любит, – сказал Белдо уклончиво.

– Вы не ответили на вопрос, – перебил глава второго форта. – Узнать кого-нибудь можно?

– Одну девушку можно. – И старичок поднял указательный палец, точно самый удачливый в мире финансист мог забыть, сколько это – «один».

Долбушин вопросительно посмотрел на Полину.

– Она?

Старичок полузакрыл глазки, не соглашаясь, но и не опровергая.

– Покажите рисунок, Дионисий! – нетерпеливо потребовал Долбушин.

Белдо с величайшей готовностью стал разрывать покрывавший пол бумажный ковер.

– Где же? – бормотал он. – Никогда в жизни не жаловался на рассеянность, но в последнее время…

Долбушин молча протянул руку. Умный старичок мгновенно закончил свою куриную возню и вложил ему в ладонь лист, нашедшийся у него в кармане. Рисунок больше напоминал злобную карикатуру. Черты были резкими, заостренными.

Долбушин смотрел на рисунок, а Белдо – на Долбушина. Неизвестно, чего ожидал старичок, но лицо главы второго форта почти не изменилось. Разве что голос чуть сдавился.

– Это моя дочь Аня. Почему у нее выколоты глаза? – спросил он.

– Не только у нее, Альберт! У всех десятерых, – поспешно объяснил Белдо. – Я же сказал, что Круне они почему-то не нравятся.

– Пусть так, – ответил Долбушин холодно. – Тогда, может, поясните, зачем ваша проклятая ведьма их рисует?

– Альберт! – воскликнул старичок с укором.

– Эти десятеро связаны с новой закладкой, которая сильнее всех существующих в нашем мире. Закладкой, которая нарушит нынешнюю расстановку сил и даст абсолютную власть тому, кто будет ею владеть. Она еще на двушке, но уже коснулась всех, проложила их судьбы сквозь обстоятельства. Они достанут ее: только эти десятеро и больше никто! – неожиданно громким и скрипучим голосом произнесла карлица.

Белдо уставился на Круню с изумлением, а странная псиосная личность даже села на пол. Должно быть, ясновидящая открывала рот в исключительных случаях.

– Что нам нужно сделать? – спросил Белдо, от торопливости глотая слоги.

– Найдите их! Отнимите у них все, кроме жизни! Особенно то, о чем они не знают, что это им всего дороже! Пусть они сами от него отрекутся!.. И не пытайтесь их убить! Закладку смогут достать только они! – прошипела Круня.

– У девяти! Десятую не трогать! – поправил Долбушин.