Пехотинцы
Шрифт:
Егорычев указал ему место, и он, вытащив лопатку, стал расширять себе ячейку, чтобы все приспособить поудобнее на всякий случай.
– Их тут не так много и было-то,- сказал Егорычев, занимавшийся рядом с Савельевым установкой пулемета.- Как их "катюшами" накрыло, видал?
– Видал,- сказал Савельев.
– Как "катюшами" накрыло, так их совсем мало осталось. Прямо-таки замечательно-удивительно накрыло их!
– повторил Егорычев.
Савельев уже заметил,
Савельев набрасывал лопаткой земляной бруствер, а сам все время думал, как хорошо было бы закурить. Но Юдин все еще не возвращался, а закурить одному было совестно. Однако едва успел он сделать себе "козырек", как вернулся и Юдин.
– Закурим, Юдин?
– обрадовался Савельев.
– А высохла?
– Должна высохнуть,- весело отозвался Савельев и стал отвинчивать крышку трофейной масленки, которую он накануне нашел в окопе и приспособил под табак.
– Товарищ старшина, закурить желаете?
– обратился он к Егорычеву.
– А что, махорка есть?
– Есть, только сыроватая.
– Давай,- согласился Егорычев.
Савельев взял две маленькие щепотки, насыпал по одной Егорычеву и Юдину, которые уже приготовили бумажки. Потом взял третью щепотку себе. Раздался вой снаряда и взрыв около самого окопа. Над их головой взметнулась земля, и они все трое присели на корточки.
– Скажи пожалуйста!
– удивился Егорычев.- Махорку-то не просыпали?
– Нет, не просыпали, товарищ старшина!
– отозвался Юдин.
Присев в окопе, они стали свертывать цигарки, а Савельев, с огорчением посмотрев на свои руки, увидел, что весь табак, какой был у него на бумажке, просыпался наземь. Он посмотрел вниз: там стояла вода, и махорка совсем пропала. Тогда, открыв масленку, он с сожалением насыпал себе еще щепотку; он думал, что осталось на две завертки, а теперь выходило, что остается только на одну.
Едва они успели закурить, как опять начали рваться снаряды. Иногда комья земли падали прямо в окоп, в стоявшую на дне воду.
– Наверное, заранее пристрелялись,- сказал Егорычев.- Рассчитывали, что не устоят тут.
Новый снаряд разорвался в самом окопе, близко, но за поворотом. Их никого не тронуло. Савельев выглянул за бруствер окопа, посмотрел в немецкую сторону: там не было заметно никакого движения.
Егорычев вынул из кармана часы, посмотрел на них и молча спрятал обратно.
– Который час, товарищ старшина?
– спросил Савельев.
– А ну, который?
– в свою очередь, спросил Егорычев.
Савельев посмотрел на небо, но по небу трудно было что-нибудь
– Да часов десять утра будет,- сказал он.
– А по-твоему, Юдин?
– спросил Егорычев.
– Да уж полдень небось,- сказал Юдин.
– Четыре часа,- сказал Егорычев.
И хотя в такие дни, как этот, Савельев всегда ошибался во времени и вечер приходил всегда неожиданно, тем не менее он лишний раз удивился тому, как быстро летит время.
– Неужто четыре часа?
– переспросил он.
– Вот тебе и "неужто",- ответил Егорычев.- С минутами.
Немецкая артиллерия стреляла еще довольно долго, но безрезультатно. Потом снова в самом окопе, но теперь поодаль разорвался один снаряд, и оттуда сразу позвали Юдина. Юдин пробыл там минут десять. Вдруг снова просвистел снаряд, и там, где находился Юдин, раздался взрыв. Потом опять затихло, немцы больше не стреляли.
Спустя несколько минут к Савельеву подошел Юдин. Лицо его было совершенно бледное, ни кровинки.
– Что ты, Юдин?
– удивился Савельев.
– Ничего,- спокойно сказал Юдин.- Ранило меня.
Савельев увидел, что рукав гимнастерки у Юдина разрезан во всю длину, рука заправлена за пояс и прибинтована к телу. Савельев знал, что так делают при серьезных ранениях.
"Пожалуй, перебита",- подумал Савельев.
– Как вышло-то?
– спросил он Юдина.
– Там Воробьева ранило,- пояснил Юдин.- Я его перевязывал, и аккурат ударило. Воробьева убило, а меня... вот видишь... Он присел в окопе, прежде чем уйти.
– Закури на дорожку,- предложил Савельев.
Он снова достал свою трофейную масленку и сначала хотел разделить щепотку, которая там оставалась, на две, но устыдился своей мысли, свернул из всего табака большую цигарку и протянул Юдину. Тот левой, здоровой рукой взял цигарку и попросил дать огня.
Немцы совсем не стреляли. Стояла тишина.
– Ну, пока не стреляют, я пойду, дружище,- сказал Юдин и поднялся.
Зажав цигарку в уголке рта, он протянул Савельеву здоровую руку.
– Ты это...- сказал Савельев и замолчал, потому что подумал: вдруг у Юдина отнимут руку.
– Что "это"?
– Ты поправляйся и обратно приходи.
– Да нет,- сказал Юдин.- Коли поправлюсь, так все одно в другую часть попаду. У тебя адрес мой имеется. Если после войны будешь через Поныри проезжать, слезь и зайди. А так - прощай. На войне едва ли свидимся.
Он пожал руку Савельеву. Тот не нашелся, что сказать ему, и Юдин, неловко помогая себе одной рукой, вылез из окопа и, немного сутулясь, медленно пошел по полю назад.