Шрифт:
Из процветающих и беззаботных стран Запада явился Джерри Корнелиус с вибропистолетом на бедре и с сердечным приветом в душе. Он прибыл в Китай.
Шести футов и двух дюймов ростом, скорее толстый, чем плотный, в бороде и мундире кубинских партизан. И только глаза давали понять, кто он такой на самом деле, — глаза и его движения, если он двигался. И тогда мундир становился мундиром и восхищавшиеся начинали ненавидеть Джерри, а те, кто поначалу его презирал, понимали и любили его. И он любил их всех, да, в глубине души он целовал их всех.
На
— Солидно, — пробормотал один из генералов, внимательно изучая напиток.
Джерри проводил взглядом кончик розового генеральского языка.
— Напряжение, — начал второй генерал. — Напряженность. Джерри пожал плечами и сделал шаг, и превратился в размытую тень и очутился вдруг на матрасе на полу перед генералами. Он сел, поджав ноги.
Крылатая тень мелькнула на фоне лунного диска. Третий генерал бросил взгляд на осыпающуюся мозаику стен.
— Только дважды за … Джерри кивнул. Он понимал.
Из уважения к Джерри генералы беседовали на хорошем мандаринском наречии, но с известной долей самопрезрения, будто заговорщики, испытывающие страх возмездия.
— Как там сейчас? — спросил один из генералов, помахав ладонью в сторону запада.
— Свободно и легко, как всегда, — ответил Джерри. — Сумасшедший дом.
— Но бомбардировка американцами…
— Согласен, неприятный инцидент. — Джерри почесал ладонь. Генерал широко раскрыл глаза.
— Париж в руинах, Лондон стерт с лица земли, Берлин превратился в груды…
— Прежде, чем проклясть друзей, из них выжимают массу полезных вещей, так и не иначе.
Тень исчезла. Генерал, третий генерал, посмотрел на широко расставленные пальцы собственной ладони.
— Но смерть и разрушение… Дрезден и Ковентри — это детский лепет. Целый месяц небо оставалось черным от американских воздушных армад. Круглосуточный дождь напалма, миллионы мертвых. — Генерал сделал глоточек хереса. — Наверное, это было как конец света…
Джерри нахмурился.
— Полагаю, да. — И усмехнулся. — Но нет причин для горьких дум, нет повода плакать. В конечном счёте, всё к лучшему в этом лучшем из миров, не так ли?
Генерал не знал, что сказать.
— Ну вы и народ…
Напряжение завершается достижением баланса. Ритуал конфликта сохраняет покой и мир. Проблема перевода. Проблема истолкования.
Он же Элрик, он же Асквиол, Минос, Аквилинус, Кловис Марка, а отныне и навсегда Джерри Корнелиус, человек благородной цены, гордый принц развалин, начальник электронных контуров, Фаустаф, Мэлдун и вечный бессмертный герой…
В тот день ничего особо интересного в хроноцентре не произошло. Призрачные всадники на скелетах скакунов пересекали миры, более фантастические, чем у Босха или Брейгеля, а на рассвете, когда розовые фламинго тучами покидали гнезда в тростниках и воздушным хаосом танца маскировали небо, некто спускался к кромке топи и смотрел, смотрел на воды, на темные причудливые лагуны, как на иероглифы первобытного языка. (Когда-то топь была его домом, но ныне он боялся этого места и поэтому плакал).
Корнелиус боялся только страха. Он повернул своего белесого зверя и в печали поехал прочь. Густая грива волос вилась на ветру, и издалека Корнелиуса могли принять за златовласую мадонну лагун.
Матрица порядка наложена на пейзаж. Романтический образ века разума, века страха. И при том — неотрицаемый ритм сфер, присутствие бога. Уют и его тепло. Невыносимая агония железного порядка. Порядок и хаос. Лик бога, сердцевина "я":
«Только сознание способно исследовать обширные просторы космоса и Бесконечности, превзойти обыденное, проникнуть в подземные лабиринты мозга с их бесчисленными измерениями. Вселенная и личность связаны между собой, они отражают друг друга, как два зеркала, вмещают и содержат каждый каждое» (Из "Хроники Черного меча")
Тонко, бесконечно нежно и тонко. Так думал он, глядя в окно на воды озера. В соседней комнате спали генералы. Внешняя часть явления зачастую не отличалась от той же части явления обратного. Озеро — как расплеск серебра, и даже тростник словно проволочки из золота и спящие цапли будто вырезаны из зеленого нефрита.
И это последняя тайна? Он посмотрел на часы. Спать пора.
Поутру генералы отвезли Корнелиуса к месту аварии Ф-111A. Состояние самолета оказалось удовлетворительным: одно крыло выгнулось дугой, хвостовое оперение снесло начисто, останки пилота покоились за штурвалом, и мертвая ладонь не отпускала рычага катапульты. Навес обрыва наполовину прикрывал самолет. В его тени он застыл навсегда. Джерри не спешил подходить близко.
— Мы ждем прямого и честного ответа, — сказал один генерал.
— Прямого ответа, — повторил Джерри хмуро. Сегодня был неудачный день.
— Какова истинная природа аварии? — спросил один генерал у другого.
Джерри заставил себя вскарабкаться на фюзеляж и принять позу. Он знал, что поза произведёт впечатление на генералов. Ход дел нуждался в срочном и заметном ускорении.
— Как это понимать? — Генерал смотрел на Джерри, но последний не был уверен, что вопрос предназначается ему. — Это вам что-нибудь говорит, мистер Корнелиус?
Джерри чувствовал спиной стену тупика.
— Говорит?
Он погладил мятый металл, опознавательный знак воздушных сил США: звезду, диск, полосу.
— Его перевезут в музей, в конечном счете, — пояснил первый генерал. — Вместе с «Тандербёрдом» 58-го года и прочим. Но эта местность? — Его рука указала на зелёно-голубую равнину позади джипа. — Не понимаю?!
Джерри притворился, будто с интересом рассматривает обрыв. Он хотел скрыть от генералов слёзы.
Потом они влезли в джип и под рычание мотора покатили по пыльной равнине, платками и косынками предохраняя глаза и рты.