Пеле, Гарринча, футбол-2
Шрифт:
Правильно. Нужно было думать об этом! Нужно было копить денежки, откладывая их, чтобы потом завести себе аптеку, как Нилтон, или сапожную мастерскую, как Джалма Сантос, или просто солидный счет в банке, как Вава… Но если бы Маноэл думал об этом, он, пожалуй, не был бы Гарринчей! Это не вина его, а беда, что не знал он цены деньгам, что щедрой рукой одаривал всех, кто приходил к нему. Кто просил взаймы:
Неужели солидная организация, гордо именующая себя «Конфедерация бразильского спорта», не может подыскать для своего бывшего служащего (и не из худших!), для Маноэла Франсиско дос Сантоса, какую-нибудь скромную, но достойную работу? Чтобы раз и навсегда перестал его точить червь сомнения, чтобы исчезли тревога и неуверенность в завтрашнем дне! Да разве такой уж кощунственной кажется мысль о скромной пенсии?
Впрочем, что говорить об этом? Мавр сделал свое дело, мавр может удалиться. Он был нужен до тех пор, пока забивал голы, приносил победы и, самое главное, делал деньги. Много денег в разных валютах. А теперь на него нет больше покупателей. Он выпал из товарного обращения. И может быть списан в расход…
… Пожалуй, все самое главное об этом человеке сказано в только что прочитанной главе. Нет в ней только развязки. Финальной точки, которую судьба поставила в конце этой невероятной жизни. Сейчас, тридцать лет спустя, вооружившись кое-какими новыми материалами, переворошив старые досье, заново перечитав пожелтевшие вырезки и просмотрев недавно вышедшие книги, я готов полностью утвердить к переизданию тот старый текст.
Однако не могу не сделать несколько дополнений и уточнений, которые обусловлены событиями, случившимися после выхода первого издания этой книжки, и новым прочтением старых бумаг, хранящихся в моих досье.
Первое и самое главное. Чтобы понять до шокирующего необычный характер Манэ Гарринчи: его невообразимую безалаберность, его неумение считать деньги, его неспособность элементарно просчитывать последствия своих поступков и нежелание заглядывать в будущее хотя бы на два часа, не говоря уже о каких-то более долгих сроках… чтобы понять это, нужно учесть, что Гарринча был ИНДЕЙЦЕМ. И тут не обойтись без небольшого исторического экскурса.
Его прадед родился и жил в племени фулнио в северо-восточном штате Пернамбуко на границе со штатом Алагоас. И сейчас этот край является беднейшим в стране. А что он представлял собой полтора века назад, об этом даже и думать не хочется.
Фулнио, как и многие другие индейские племена, пали жертвой белых фазендейро, захватывавших богатые земли этих несчастных и убогих сынов бразильской земли. Как выяснил журналист Руй Кастро, автор изданного в Сан-Паулу в 1995 году самого, безусловно, подробного исследования о жизни Гарринчи («Одинокая звезда. Бразилец по имени ГАРРИНЧА». Ruy Castro «Estrela solitaria. Urn brasileiro chamado GARRINCHA», Sao Paulo, Companhia das Letras, 1995), деревня, в которой жили предки Маноэла, была сожжена белыми в 1870 году, и те, кто уцелел после кровавого побоища, бежали на юг, в сторону Рио-де-Жанейро.
По дороге прадед Гарринчи вместе с несчастными своими попутчиками был схвачен одним из охранников какого-то белого сеньора по фамилии Франсиско дос Сантос (отсюда пошли фамилии всех его последующих потомков, вплоть до Гарринчи, ведь у индейцев-то никаких фамилий никогда не было и нет, и им давали имена и прозвища по именам тех урядников, полицейских и прочих степных волков, которые приводили их повязанными к новым господам!), и беглые индейцы фулнио, как и тысячи их собратьев из десятков других индейских племен, были просто-напросто обращены в рабство.
Тут уместно напомнить, что рабовладение в Бразилии просуществовало до самого конца XIX века. Впрочем, для подавляющего большинства черных и желтых рабов, то есть негров, индейцев и мулатов, принятый 13 мая 1888 года «Ley Aurea» — аболиционистский закон мало что менял в их положении: отменялось право неограниченной собственности на людей в крупных, фактически рабовладельческих латифундиях, но куда могли деться сотни тысяч «освободившихся» негров или индейцев, лишенных образования, профессий, каких бы то ни было средств к существованию?! Конечно же, им все равно приходилось наниматься и служить каким-то новым хозяевам.
Этот исторический экскурс понадобился мне для того, чтобы пояснить, каким образом, переходя из рук в руки, от хозяина к хозяину, прадед, дед и отец Гарринчи осели в конце концов в маленьком поселке Пау-Гранде под Рио-де-Жанейро, но при этом продолжали оставаться по сути своей, по нраву, по поведению, по складу души, по характеру индейцами.
Причем отец Гарринчи закончил свой жизненный путь сторожем на открывшейся в этом поселке текстильной фабрике «Америка фабрил», а юный Маноэл сумел сделать еще один шаг вверх по социальной лестнице: в 14 лет он нанялся на эту фабрику учеником. И в конце концов сумел жениться на доне Наир, которая была его опекуншей, обучая азам ремесла.
Правда, с первых же дней своей «работы» на фабрике он был отмечен как отменный лодырь. Мало того что Манэ вечно опаздывал к началу смены! Ему для начала было поручено выметать хлопковую пыль в проходах между ткацкими станками. Так он нашел несколько ящиков с необработанным хлопком и преспокойно укладывался туда досыпать то, что недоспал ночью в родительской хижине!
По всем законам логики, не говоря уже о правилах трудового распорядка, его должны были бы выгнать прочь, но уже тогда, в четырнадцать лет, у него обнаружились особые задатки к футболу, благодаря чему его взял под свою защиту сменный мастер «сеу Бобоко», известный также как «сеу Франкелино», по паспорту — Франклин Неокорнил, который был по совместительству президентом поселкового футбольного клуба «Пау Гранде» и который (вечная слава ему за это!) первым разглядел в мальчишке футболиста и взял его под защиту, лелея надежду вырастить для своего клуба новую звезду.
Впрочем, через год Мане все-таки был изгнан с работы теми, кто стоял над сеу Бобокой. Начальство не переносило лодырей. А юный Маноэл продолжал что дома, что на работе оставаться ИНДЕЙЦЕМ: то есть человеком, который совершенно неспособен, не умеет и никогда не будет жить по каким-то «трудовым распорядкам», выполнять чьи-то приказы, приходить куда-то по звонку и отправляться домой по указанию хозяина, начальника или шефа.
Сказанное отнюдь не означает, что автор этой книжки вдруг начал страдать расистскими предубеждениями, что он считает индейцев людьми «второго сорта» или «недоразвитыми». Ни в коем случае!