Пелэм, или приключения джентльмена
Шрифт:
Матушка моя и вправду была тем, что в свете именуется очаровательной, приятнейшей женщиной. Не многих в обществе любили так, как ее: манеры — безукоризненны, улыбка — пленительна. Она жила, двигалась, дышала только для света, и за это постоянство и преданность свет воздавал ей должное. Все же, если по письмам ее читатель мог вынести впечатление о ней как о человеке, ему нетрудно было заметить, что само стремление к аристократизму тона придавало (да простит мне бог сыновнюю непочтительность) налет пошлости ее суждениям. Ибо людям, живущим исключительно ради того, что о них скажут другие, всегда не хватает собственного достоинства, — единственного, что придает подлинную возвышенность чувствам. И те, кто обладает безукоризненными манерами, очень часто по духу своему — менее всего аристократы.
Я подошел к кружку, образовавшемуся около моей матери, и леди Фрэнсес вскоре улучила минутку, чтобы шепнуть: «Вид у тебя отличный, и ты очень хорош собой. Могу смело сказать, что у тебя со мною немалое сходство, особенно похожи глаза. Я только что слышала, мисс Гленвил получит большое наследство, ибо бедный сэр Реджиналд, видимо, долго не проживет. Сегодня она будет здесь. Пожалуйста, не упусти случая».
При этих словах щеки мои вспыхнули, а матушка, добавив, что у меня сейчас прекрасный цвет лица, который может вскоре исчезнуть, и потому мне следует немедленно разыскать мисс Гленвил, отвернулась и заговорила о каком-то завтраке, который кто-то вскоре дает. Я прошел в бальный зал, где нашел Винсента; он был в необычно хорошем расположении духа.
— Ну, — сказал он с усмешкой, — вы все еще не в парламенте? Видимо, тот из людей лорда Доутона, чье место вам предназначено, подобен Тезею: [843] sedet eternumque sedebit. [844] Очень, очень жаль, что к будущей неделе вы еще не будете членом парламента: астрологи предсказывают весьма бурные прения по новым законопроектам в Нижней палате.
— Ах, mon cher, [845] — ответил я, улыбнувшись, — в Спарте есть много людей более достойных, чем я! А кстати, как ладят между собою благородные лорды Лесборо и Линкольн?
843
Греческий герой Тезей сопровождал своего друга Пирифоя, пытавшегося похитить жену Аида Персефону из подземного царства. За это бог подземного царства Аид приковал их обоих к скамье на вечные времена, и только заступничество Геракла помогло Тезею освободиться от этого плена.
844
Сидит и вечно будет сидеть (лат).
845
Дорогой мой (франц.).
— Вам-то что! — грубо сказал Винсент. — Они-то поладят раньше, чем вы уладите свое дело. Заботьтесь о себе и помните, что «Цезарь неблагодарен».
Винсент отошел. Я стоял, опустив глаза. Мимо прошла прекрасная леди ***.
— Как, вы мечтаете? — молвила она со смехом. — Так и вся наша компания скоро погрузится в задумчивость!
— Неужели, — сказал я, — вы хотите, чтобы в ваше отсутствие я был веселым? Однако, если верить мифологии Мура, — Красота еще больше любит Безумие, когда оно кое-что берет взаймы у Разума. Но здесь место не для серьезных людей, а для ветреных. Пойдемте танцевать вальс.
— Я уже приглашена.
— Знаю! Что ж, вы думаете, я стану танцевать с какой-нибудь еще никем не приглашенной дамой? Тогда тщеславие нечем потешить. Allons, ma belle, [846] вы должны предпочесть меня тому, кто вас пригласил. — И с этими словами я обнял свою добычу за талию.
Ее кавалером должен был быть мистер В. В тот момент, когда мы присоединились к танцующим, он увидел нас и подошел с серьезным и почтительным выражением на своем длинном лице. Музыка заиграла, но бедный В. остался в проигрыше. Преисполненный мстительного чувства к своему политическому сопернику, я, кружась в вальсе, задел его, подарил ему в виде извинения кротчайшую улыбку и вихрем пронесся мимо, а он продолжал стоять, вытирая платком рот, поглаживая задетое плечо и являя собою самый унылый образ обманутой надежды, какой только можно представить.
846
Ну же, моя красавица (франц.).
Вскоре моя дама мне надоела, и, бросив ее на произвол судьбы, я поплелся в другую комнату. Там находилась леди Розвил; около нее никого не было, и я уселся рядом с нею. Между мною и ею всегда было нечто вроде тайного товарищества. Каждый из нас знал о другом немного больше, чем прочие люди нашего общества, и ему не нужно было слов, чтобы читать в сердце другого. Я сейчас же заметил, что она была отнюдь не в веселом расположении духа: что ж, тем лучше, значит она более подходящая компания для неудачника вроде меня.
В комнате, кроме нас, почти никого не было, и, так как нам никто не мешал, беседа скоро приняла интимный характер.
— Как мало, — сказала леди Розвил, — знает толпа об отдельных личностях, из которых она состоит. Подобно тому как самые противоположные цвета могут быть смешаны в один, потеряв таким образом свои оттенки и получив одно имя, так каждый из тех, кто здесь находится, вернувшись домой, станет говорить о «веселой картине бала», и при этом ему даже в голову не придет, сколько там было разбитых сердец.
— Нередко думалось мне, — сказал я, — как часто бываем мы несправедливы в суждениях о других людях, как часто обвиняем мы в суетности тех, кто лишь кажется таким суетному свету. Ну у кого, например, видевшего вас, когда вы блистали красотой и веселостью, возникла бы мысль, что вы можете сделать признание, которое я сейчас услышал?
— Не многим, помимо вас, сделала бы я такое признание, — ответила леди Розвил. — Нет, благодарить меня не за что. Я старше вас, дольше жила в свете. Я видела самых различных людей, и опыт научил меня распознавать и ценить такие натуры, как ваша. Хотя поверхностным наблюдателям вы и представляетесь легкомысленным, я знаю, что у вас ум не только способный заниматься очень важными и серьезными делами, но уже привыкший основательно обдумывать их. Вы кажетесь изнеженным, — а я знаю, что нет человека смелее вас; ленивым, — и в то же время нет никого более деятельно честолюбивого; предельным себялюбцем, — а я уверена, что никакие выгоды и расчеты не заставят вас совершить подлый или несправедливый поступок, да, вы и в пустяке не поступитесь своими принципами. Потому я и откровенна с вами, что именно так о вас сужу. И к тому же вы столь тщательно и гордо скрываете от людей свои самые возвышенные и глубокие чувства, что это напоминает мне те свойства моей собственной натуры, которые подлинно руководят всеми моими поступками. И потому-то я принимаю такое горячее участие в вашей дальнейшей судьбе. Я предвижу, что она будет блистательной, и хотела бы, чтобы мое предвидение сбылось!
Когда она замолкла, я взглянул прямо в это прекрасное лицо: быть может, сейчас, на мгновение, сердце мое изменило Эллен. Но это чувство тотчас же исчезло, как следы от дыхания с поверхности зеркала. Сколько бы во мне ни было фатовства, я хорошо знал, что проявленный ко мне интерес совершенно свободен от страстного чувства. Какими бы вольными ни были мои нравы, я знал также, что дружба женщины может быть безукоризненно чиста, — если только она любит другого!
Я горячо поблагодарил леди Розвил за ее мнение обо мне.
— Может быть, — добавил я, — если я осмелюсь спросить у вас совета, вы найдете меня не совсем недостойным вашего уважения.
— Совет мой, — ответила леди Розвил, — ничего бы решительно не стоил, если бы у меня не было кое-каких сведений, которых у вас, может быть, нет. Я вижу, вы удивлены. Et bien, [847] выслушайте меня. Вы, кажется, довольно тесно lié [848] с лордом Доутоном и ожидаете от него кое-чего, достойного вашего положения и заслуг?
847
Ну так… (франц.).
848
Связаны (франц.).