Пелэм, или приключения джентльмена
Шрифт:
Клаттербак умолк. Сияние восторга разлилось по опущенным его векам, по всему его истощенному лицу. Мальчик, сидевший в стороне и молчавший, пока мы беседовали, опустил на стол голову, и слышно было, как он плачет. Я же, глубоко потрясенный, встал и принялся на прощание расточать человеку, которому все это было совершенно не нужно, пожелания и благословения сына мирской суеты, поглощенного ею, но все же не окончательно очерствевшего. Мы расстались, чтобы уже не встретиться в этом мире. Факел под спудом погас: завтра исполнится шесть недель с того дня, как благородный ученый испустил последний вздох!
ГЛАВА LXIV
Это всего лишь убийство.
В грустном и задумчивом настроении уехал я из приходского дома, осыпая страстными, бесчисленными проклятиями систему образования, столь непригодную для большинства и столь вредную для некоторых. Жалкий самообман (думал я), приводящий лишь к потере здоровья и извращению умственных способностей, в погоне за знаниями, совершенно бесполезными обществу и губительно отзывающимися на том, кто ими овладел: к гражданской деятельности он оказывается неподготовленным, а в частной жизни совершенно никчемным, так что чужие люди над ним потешаются, жена превращает его в свою жертву, а слуги обманывают.
761
Лилло, Джордж (1693–1739) — английский писатель-драматург, популяризировал жанр семейной драмы. Его «Роковое любопытство» написано в 1736 году.
Погруженный в эти размышления, я быстро ехал вперед, пока снова не очутился на поросшей вереском равнине.
Я стал тревожно оглядываться, ища столь приметный экипаж леди Честер, но тщетно: публики было уже немного, почти все зрители из высших классов отбыли, а простой народ, отдельными группами, с криком и шумом расходился в разные стороны, и пронзительные голоса бродячих торговцев картами и программами в конце концов, замерли. Я проехал по всей скаковой площадке в надежде наткнуться на какого-либо отставшего члена нашей компании. Увы! Никого не было; и хотя предстоящий мне одинокий путь был мало приятен и даже тягостен, я повернул от места скачек по направлению к дому.
Наступил уже вечер, но в холодном сером небе плыла луна, и я готов был сложить ей сонет в благодарность за освещение, которое, на мой взгляд, пришлось как нельзя более кстати, — ведь мне предстояло проезжать по местам очень мрачным и искать верного направления у многочисленных перекрестков, прежде чем я достигну вожделенной гавани — Честер-парка. Когда я свернул с большой дороги, ветер, до того момента пронизывающе-резкий, внезапно стих и я, оглянувшись, увидел темную тучу, которая постепенно догоняла меня. Вообще такая вещь, как ливень, меня мало смущает. Но когда нас уже постигла одна неприятность, мы склонны бываем преувеличивать последствия грозящей нам новой беды, и потому, хмуро и раздраженно поглядывая на своего мрачного преследователя, я пустил лошадь рысью, более соответствовавшей моим, чем ее желаниям. Действительно, она не отнеслась безразлично к тому, что в конюшне приходского дома не нашлось зерна, и в доказательство не проявляла ни малейшей резвости; кроме того, всякий раз, когда шаг ее замедлялся, а поводья, которых я вовремя не натянул, болтались у нее на шее, она старалась задержаться и пощипать сочную траву, росшую по обочинам дороги. Так проехал я около трех миль и вдруг услышал за собою цоканье копыт. Лошадь моя трусила так вяло, что догнать меня было нетрудно. Когда же, поравнявшись со мною, неизвестный всадник осадил своего коня повернулся к нему, передо мною оказался сэр Джон Тиррел.
— Ну-с, — сказал он, — вот это приятная встреча. А то я уже побаивался, что в этот холодный вечер мне придется ехать в полном одиночестве.
— Мне представлялось, что вы должны были давно добраться до Честер-парка, — заметил я. — Разве вы не уехали со скачек вместе со всей нашей компанией?
— Нет, — ответил Тиррел. — У меня в Ньюмаркете было одно дело с неким мошенником по имени Доусон. Он проиграл мне пари на значительную сумму и предложил после скачек поехать вместе с ним в город, где он со мною рассчитается. Он сказал, что живет у дороги, ведущей в Честер-парк, и покажет мне, как проехать самую трудную часть пути, вызвавшись даже сопровождать меня, поэтому я не очень жалел, что не присоединился к Честеру и eгo компании: вы сами знаете, Пелэм, что раз в одну сторону вас влечет удовольствие, а в другую перспектива получить деньги, первое никогда не перевесит. Ну вот, возвращаюсь к моему мошеннику — можете себе представить, что когда мы приехали в Ньюмаркет, он оставил меня в гостинице, а сам отправился, по его словам, за деньгами. После того как я больше часа просидел в холодной комнате с дымящим камином, а он так и не появился, пришлось мне отправиться в город, где я и обнаружил мистера Доусона, — он спокойно сидел в игорном притоне с этим негодяем Торнтоном; я даже и не подозревал, что они знакомы. По-видимому, он рассчитывал, что случайный выигрыш даст ему возможность со мной рассчитаться! Вы легко можете себе представить, как я рассердился и как мой гнев еще усилился, когда он встал из-за стола, подошел ко мне, выразил свое сожаление, проклиная неудачу, и сообщил, что сможет заплатить деньги не раньше, чем через три месяца. Вы сами понимаете, что не мог я возвращаться с такой подозрительной личностью — он еще обобрал бы меня по дороге, — поэтому я пошел обратно в гостиницу, пообедал, велел оседлать свою лошадь, отправился в путь — en cavalier seul, [762] спрашивая дорогу у каждого прохожего, мимо которого проезжал, и вот после бесчисленных плутаний — я здесь!
762
В качестве одинокого всадника (франц.).
— Не могу вам посочувствовать, — сказал я, — ибо невзгоды ваши мне очень на руку. Но разве вы полагаете, что нам надо ехать так быстро? Боюсь, что моя лошадь за вашей не угонится.
Тиррел недовольно взглянул на моего тяжело дышащего скакуна.
— Вот дьявол! Беда, что у вас такая плохая лошадь: теперь нам предстоит вымокнуть под проливным дождем.
Из любезности к Тиррелу я приложил все старания, чтобы усилить резвость моего коня. Дорога была неровная, каменистая. Не успел я перевести усталую лошадь на хорошую рысь, как она внезапно захромала, то ли вывихнув себе ногу в глубокой рытвине, ушибив ее о выступающий камень, то ли по какой-нибудь иной причине. Вспыльчивый Тиррел разразился проклятиями, и оба мы спешились, чтобы выяснить, насколько серьезно повреждена нога лошади, надеясь, что дело пустячное — попавший между подковой и копытом камешек или еще что-нибудь в таком же роде. Пока мы пытались разобраться в том, что, собственно, произошло, нас нагнали два всадника. Тиррел поднял глаза.
— Ей-богу, — сказал он тихо, — да ведь это собака Доусон и его достойный клеврет Том Торнтон.
— В чем дело, джентльмены? — раздался грубовато-добродушный голос последнего. — Могу я вам чем-нибудь помочь? — И, не дожидаясь ответа, он спешился и подошел к нам. Едва ощупав ногу лошади, он стал уверять нас, что повреждение серьезное и что мне остается только одно — ехать до самого дома осторожненько, шагом.
При этих словах Тиррел стал весьма бурно высказывать свою досаду, шулер же посмотрел на него с выражением, которое мне очень не понравилось, но вместе с тем произнес необычайно вежливым и даже почтительным тоном:
— Если вы, сэр Джон, желаете добраться до Честер-парка скорее, чем это возможно для мистера Пелэма, отправляйтесь вместе с нами. Прежде чем мы разъедемся в разные стороны, я покажу вам верную дорогу. (Нечего сказать, благовоспитанный человек, — подумал я, — предлагает оставить меня здесь, чтобы я один искал дорогу среди всех этих рытвин и камней)
Впрочем, Тиррел, находившиеся в отвратительнейшем расположении духа, крайне нелюбезно отверг это предложение, добавив, что будет сопутствовать мне, пока сможет, и что если уж нам придется расстаться, он наверняка сам выберется, куда следует. Торнтон, однако же, принялся настаивать и даже sotto voce [763] предложил услать предварительно Доусона, если баронету его общество неприятно.
763
Понизив голос (итал.).
— Прошу вас, сэр, — сказал на это Тиррел, — оставьте меня в покое и не путайтесь не в свое дело.
После столь резкого ответа Торнтон счел бесполезными дальнейшие уговоры; он снова вскочил в седло, молча кивнул с каким-то чванливо-фамильярным видом и вскоре исчез вместе со своим спутником.
— Мне очень жаль, — промолвил я, когда мы в свою очередь поплелись дальше, — что вы отвергли предложение Торнтона.
— Сказать вам по правде, — ответил Тиррел, — я о нем столь невысокого мнения, что просто опасался бы довериться ему на такой пустынной и мрачной дороге. У меня с собой (и он это знает) около двух тысяч фунтов: мне ведь сегодня на скачках очень везло.
— Я ничего не знаю насчет правил игры на скачках, — сказал я, — но мне казалось, что таких крупных сумм тут же на месте не уплачивают.
— Да, — ответил Тиррел, — но я выиграл эту сумму — тысячу восемьсот фунтов — у одного сельского сквайра из Норфолка, который сказал, что не знает, когда сможет снова со мною встретиться, и сам настаивал на немедленном расчете. Ну, я, разумеется, не стал проявлять излишнюю щепетильность. Торнтон при этом присутствовал, и мне не очень понравился его взгляд, когда я принимал деньги. Да будет вам также известно, — помолчав, добавил Тиррел, — что какая-то подозрительная личность все время вертелась вокруг меня и сегодня и еще вчера: куда бы я ни пошел, она — тут как тут. Похоже, что этот тип неотступно, хотя и издали, следует за мной, и — это всего досадней — он так тщательно закутывается в плащ и так старательно держится на приличном расстоянии, что я даже мельком не смог увидеть его лицо.