Пеликан. Месть замка Ратлин
Шрифт:
– Как занимательно! Но право, мастер Уолш, как же после этих слов вы говорите, что у вас нет проблем с тем, чтобы уснуть? – спросила Рейчел.
– Видимо, не так выразился, – поджав губы, Рыжий Лис прищурился и вскоре продолжил: – У меня наяву дел куда больше, нежели в мире грез.
– В самом деле, ему не чужды красивые слова, – радостно закивала Рейчел, сложив ручки друг к другу.
Рыжий Лис обратил внимание не только и столько на радость дурочки-служанки со шрамом, сколько на довольную полуулыбку госпожи Дрейк.
– Я смог хоть немного развлечь вас? – спросил Финтан Макдонелл в самый подходящий для того момент.
– Ну только самую-самую малость! – весело ответила Рейчел и сделала жест, как будто ухватила большим и указательным пальцем крохотную мошку.
Затем она как будто спохватилась и украдкой поглядела на свою госпожу. Взгляд стал настороженным, как у крольчонка. Поглядев в сторону госпожи, калека Рейчел встретилась с теплым и заботливым взглядом. От этой нежной заботы у Рейчел вырвался добрый радостный смешок, и Рыжий Лис разделил это веселье, хоть и по другим причинам. Финтан встал из-за стола, боясь не удержать взятый рубеж. Он хотел, чтобы на этом звонком смехе и закончился этот вечер, чтобы именно таким он отложился в памяти госпожи Дрейк.
Финтан навалился всем телом на дверь, которая только что закрылась. Не глядя он всунул ключ в замок и резко повернул. Тот рявкнул в заверении, что никто не потревожит Рыжего Лиса.
Глаза смыкались сами собой, к горлу подступало невыносимое удушье, какое настигает несчастных копателей в шахтах или искателей в пещерах. Воздуха не хватало.
«Вот мы и прокрались…» – подумал он и отстранился от двери.
Воздух стоял какой-то пустой, которым невозможно насытить грудь. Бесполезные вздохи вновь и вновь тщетно пытались урвать свежий глоток.
Ставни были отворены настежь. Решеток на окнах не было. Это была особенная ночь. Гулкий шум моря, хоть и терял свою силу, но благозвучно доходил до слуха. Могучий океан ласково убаюкивал своим мерным пением, снова и снова накатывая на скалы.
Финтан глубоко вдохнул морской воздух, отчего его пробрало до дрожи. Это звенящее ощущение прокатилось незримой волной от макушки, холодком скользнуло по затылку. В груди разлился необъяснимый прилив сил, и в этом порыве тело само, не спрашивая к тому никакого дозволения, встало обеими ногами на подоконник.
Сознание вспомнило, что стоит при таких обстоятельствах испытывать страх, только когда Финтан обнаружил, что низко свесился над скалистой бездной и смотрел туда, вниз, в беспросветный мрак. Захватывало дух, руки дрожали, так и норовя отпустить ставни, разжать кулаки. Эта ночь точно была особенной. В самом воздухе стоял дурманящий яд, который нашептывал на ухо, что не будет никакого завтра, что нет никакого сегодня. Есть скалы и вечная ночь, и рассвет никогда не забрезжит, а если небо и начнет светлеть, если заря все-таки наступит, какая уже разница? Один шаг, всего один шаг отделяет тебя от бездны, которая навсегда укроет от боли, страха, от удушья, от этих тисков, которые сдавливают горло с каждым днем все сильнее.
Хотелось орать, и Финтан орал во всеуслышание, до хрипа, до боли в горле, как будто хотел перекричать вечный шум океана. Когда крик уже срывался рвано и сипло, вместе с этими болезненными воплями выходило что-то из самых глубин, какая-то зараза, что глодала душу, грызла изнутри, как червь изъедает трупную плоть.
Когда горло начала разрывать боль, а в груди не осталось никакого воздуха, когда дыхание стало даваться с трудом и с болью отдаваться в глотке, лишь тогда живейший ужас охватил Финтана, и он, не помня себя от страха смерти, так резко подался назад, что попросту рухнул на пол, пребольно ударившись спиной.
Он зажмурился и закрыл лицо руками, и долго не мог прийти в себя. Худые плечи лихорадочно содрогались, а слезы стекали по лицу. То был не плач и не смех, а нераздельная мешанина, когда чувства сталкиваются одно с другим, и в этом разломе таится инфернальный огонь, который жжет глаза, когда на них выступают слезы счастья или когда в отчаянном помешательстве раздается веселый радостный смех. Что-то такое, безобразное и всесносящее, сейчас охватило душу Финтана и долго не отпускало, до самого рассвета, который все же наступил, несмотря на все козни ночи.
Был полдень, когда Финтан распахнул дверь.
– Чего? – сорванным сиплым голосом прохрипел он слуге.
Перед ним стояла девчушка, до ужаса перепуганная звериным рычанием. Маленькими шажками она попятилась назад, прижалась спиной к стене.
– Вы так долго спали, что… – забормотала она, перебирая край юбочки и пряча взгляд.
Финтан прокашлялся в кулак и постарался перевести дыхание, положа руку на грудь и растерев горло. Одежда сильно измялась, кровать пропахла сыростью и перемаралась невесть в чем, а кроваво-рыжие волосы спутались, слиплись от пота, отчего казались темнее, нежели накануне.
– Меня кто-то искал? – спросил Финтан, проводя рукой по лицу.
Не то чтобы голос вернулся – речь и впрямь воспринималась с трудом.
– Госпожа Дрейк спрашивала, хорошо ли вы себя чувствуете и не простыли ли этой ночью, – доложила служанка.
– Все в порядке, – не очень убедительно заверил Финтан, шмыгнув носом, и щелкнул пальцами.
Финтан выпрямился и глубоко вздохнул, потирая свой затылок, закинув голову вверх. Точно оголодавшие бездомные псы, которые ждут куска мяса, чтобы разорвать его, мрачные своды безмолвно ожидали, когда им бросят новый звук, чтобы разнести множеством отголосков. Внимая их воле, Макдонелл тихо присвистнул и с особым трепетом внимал гулкому эху.
– Что-то еще? – спросила служанка, отвлекая от пространных размышлений.
Финтан уже было готов отпустить бедняжку, как вдруг опомнился.
– А прибыл ли в Плимут мастер Джон Норрейс? – спросил Рыжий Лис и с замиранием сердца внимал ответу.
– Джон Норрейс? – переспросила девочка. – Да, он прибыл с мастером Дрейком где-то месяц, а то и больше назад. Вас отвести к нему?
– Нет! – резко вырвалось у Финтана. – Нет, ни в коем случае.
Снова перепугавшись, девчушка метнулась в сторону, и, прежде чем подумать, Рыжий Лис ухватил ее за плечо. Холодные пальцы сомкнулись крепким капканом. Маленькое сердечко бедной простушки забилось часто-часто, а губы кривились и волновались, вот-вот готовые разразиться плачем. Именно сейчас, в преддверии громкого шума, на который непременно сбегутся люди, Рыжий Лис призвал к молчанию жестом, коснувшись губ девочки указательным пальцем.