Пена 1
Шрифт:
– Ну, приезжал мужичонка с аппаратом из газеты,– признался Иван.– Все в душу лез с расспросами, едва не вынул. Чуть не зашиб его, каюсь. До чего занудный попался. Да, что, да как? Да что вы чувствуете, когда в танк попадаете? Измотал.
– Так это вам Героя теперь наверняка присвоят, после такой статьи-то,– осенило лейтенанта.– Извините, виноват, не понял я вас. Думал шкура, а вы наоборот выходит,– принялся он извиняться.– А вот Вера в бога эта ваша мне все равно непонятна.
– А чего ее понимать?– пожал плечами Иван.– Верю и верю, никому не навязываю. Вреда опять же никому от этого нет. Польза одна, потому как не злобствую ни на кого.
– Ага, окромя фрицев,– поддакнул ему однополчанин, вступившийся и все еще нависающий над лейтенантом.
– Так
– Без ненависти, значит, к ним?– потер подбородок здоровой рукой лейтенант.– А как же "ярость благородная" и все такое?
– Обыкновенно я это понимаю. Слова это красивые, а тут такое дело… Приперлись к нам землю захватить соседи завидущие при оружии, стало быть, бей их и гони вон, пока оружие это не бросят. Вот и все понимание,– усталым голосом произнес Иван. Очевидно, ему уже не раз приходилось говорить это и надоело повторяться.– Устал я от ваших разговоров, хлопцы. Не возражаете, коли вздремну часок?– извиняющимся тоном добавил он.– Аль на награды вам всенепременно глянуть надо?
– Дорога долгая, успеется,– примирительным тоном произнес лейтенант.– Спи и извини на худом слове. Сам понимаешь.
– Понимаю, товарищ лейтенант,– кивнул Иван, произнеся слово товарищ на этот раз вполне нормально, без ерничанья.– Помогите, братцы, ногу мне левую переложить, не слушается ведь пока акаянная. Но врач обещал, что все обойдется и с костылями долго не придется колдыбать,– улыбнулся он радостной улыбкой, заражая ей всех вокруг.
Глава 2
Ленька, внимательно слушающий разгоревшийся внизу под ним спор, с облегчением вздохнул, поняв, что страсти улеглись, и все закончилось миром. Из всего сказанного он уяснил для себя только одно, прямо под ним лежал полный кавалер ордена Славы, годящийся ему, пожалуй, по возрасту в отцы и однофамилец.-" О, как бывает",– подумал он, получивший фамилию в детдоме и родителей своих непомнящий.
Родился Ленька приблизительно в 1924-м и тут же был подброшен в тряпье к учреждению государственному, занимающемуся окормлением сирот. Случилось это в летнее время и пролежав неведомо сколько рядом с крыльцом в это учреждение, Ленька перенес это первое в своей жизни испытание вполне благополучно и, по словам принявшей его нянечки, "хлопчиком был справным, упитанным, а из имущества имел при себе только крестик деревянный на шнурке с выцарапанным, на обратной его стороне, именем – ЛЕНЯ". Фамилия указана не была и мальчонку внесли в списки казенные под фамилией нашедшей его служащей. Отчество, не мудрствуя лукаво, также вписали по фамилии и появившийся в одночасье новый гражданин Советской России Васильев Леонид Васильевич, поставленный на довольствие в приюте для грудничков, начал расти на благо Отечеству. Жизнь у Леньки сложилась вполне обычно и ничем от сотен тысяч других не отличалась того периода. Детдом, потом школа рабочей молодежи /ШРМ/ и восьмилетнее образование, полученное перед войной, незаконченное по причине банальной для того времени – посадили Леньку и отправили в места не столь отдаленные на пять лет за разбой.
В те времена былинные Фемида пролетарская, «слепорылая», рубила с плеча совершенно безжалостно. Отправляя на «перековку» и не за столь экзотические прегрешения. Набирал силу Культ личности Иосифа Виссарионовича, и сесть можно было на этот же срок за вульгарное опоздание на рабочее место или прогул. Власть закручивала гайки в предверии Большой Войны, миазмы которой витали в воздухе. Так что Леньке, можно сказать, повезло несказанно, что в статью соответствующую УК РСФСР не успели внести изменения соответствующие и получил он за групповое ограбление всего "пятерик" по минимуму.
На суде ему сделали скидку на возраст и учли положительную характеристику, выданную заводским профкомом. Ленька и сейчас еще должен был хлебать лагерную баланду, но началась война с Германией и по амнистии он, отсидев всего пару лет, попал в танковую школу в неполных семнадцать лет. Присягу по Закону он еще принимать не имел права до совершеннолетия и поэтому девять месяцев осваивал военную специальность механика-водителя.
По окончании учебки получил военно-учетную специальность – /ВУС/, звание младшего сержанта, одновременно присягнув и Родине. Летом -42-го он уже загрузился было в эшелон воинский, чтобы отправиться на фронт, но в последний момент несколько сержантов свежеиспеченных поступила команда снять и отправить в распоряжение учебной роты, для дальнейшего прохождения службы в качестве инструкторов. Офицеров катастрофически не хватало, и на должности командиров экипажей назначали сержантов. Еще почти год пришлось Леньке проторчать в инструкторах, и только в 43-м весной он наконец-то оказался в действующей армии в звании сержанта. Кубари, ромбы и треугольники в петлицах армия уже сменила на погоны и изменения эти восприняты были личным составом как нечто само собой разумеющееся и особенных дискуссий даже в курилках не возникало. Решил Сталин так, ему видней.
Ленька усмехнулся, вспомнив, за что получил срок и, вот уж тут его счастливчиком вообще-то считать было бы опрометчиво. Ни за что огреб. Если честно, то скорее за недоносительство. Видел, как началась драка, кинулся на вопль дружка: – "Наших бьют",– получил по голове и отключился не вовремя. Очнулся в околотке и там ему быстренько следователь объяснил, что и как нужно подписывать. Нет, не выколачивал из него признания, и Боже упаси, как-то еще домогался, чтобы упечь за решетку. Вполне обстоятельно разложил по полкам все "ЗА" и "ПРОТИВ", убедив Леньку, что лучше сесть за грабеж, чем по статье какой-то мудреной антисоветской. Как выяснило следствие, группа подростков напала на членов Коммунистического Союза Молодежи, высыпавших со своего очередного собрания и бурно обсуждающего его итоги. Кто-то кого-то зацепил или на ногу наступил нечаянно, слово за слово и началась драка. Комсомольцы оказались в численном большинстве и хулиганов внесистемных повязали, сдав потом в органы правоохранительные. Так что, как ни крути, а вполне можно было "пришить" политику.
– Пиши, Леонид Васильевич, как советую, всяко получишь меньше,– пожалел его следователь.– Твои подельщики уже раскаялись в содеянном, и правильно все поняли. Поработаете на Родину годок другой, пилой поширкаете и выйдете на волю с чистой совестью,– слукавил, преуменьшив минимальный срок. Но когда Ленька уже в лагере добрался таки в библиотечке до УК РСФСР, то убедился, что все же следак действительно не лгал по большому счету. Получить он с подельниками мог запросто и высшую форму социальной защиты, если бы его не послушали или попали бы они в лапы не столь порядочного служаки, искренне их сопляков пожалевшего.
И все же слова следователя про "год, другой" так или иначе, а сбылись. Как раз два года и отсидел Ленька, попав под амнистию. Кстати, в те времена амнистии были делом обыкновенным и получившие срока по статьям уголовным частенько попадали под них, если не к годовщине ВОСР – 7-ноября, так ко дню Солидарности трудящихся 1-го Мая. Леньке доводилось встречаться с такими счастливчиками, которые в совокупности недосиживали столько, что вряд ли им и прожить-то столько было суждено при жизни экстремальной. По сорок лет накапливали, отсидев, с перерывами амнистийными, лет пять.
Ленька вздохнул и, спустившись с полки, прошел в тамбур перекурить. Проходя мимо купе для проводников, с приоткрытой дверью он окинул его взглядом и отметил присутствие там двух женщин в форме с петлицами медслужбы. Уже знакомая ему майор, маленькая и чернявая, лет сорока о чем-то разговаривала с дородной, в звании лейтенанта, отчаянно жестикулируя руками.
– Утром обеспечьте горячую пищу всем, товарищ лейтенант,– донеслось до ушей Леньки и он слегка притормозив, услышал ответную реплику лейтенанта: