ПЕНРОД
Шрифт:
А не далее, чем вчера, она отругала его, когда он, встретив ее по дороге в воскресную школу, решился поздороваться. Она в ответ сказала, что у него, наверное, память отшибло.
– Ты что, забыл, что я велела тебе никогда больше не разговаривать со мной? Если бы я была мальчишкой, у меня хватило бы гордости не лезть к тем, кто не хочет со мной разговаривать. Даже, если бы я была самым ужасным мальчишкой в городе!
Вот так она отчитала его. А теперь он влетает через окно в ее класс и неслышно поднимается к потолку словно сорвавшийся с нитки воздушный шар. И она падает на колени подле своей маленькой парты, и простирает к нему руки, и голосом, исполненным любви и восхищения, говорит:
–
А он небрежно пинает плафон на большой люстре и, минуя холл, вылетает на парадную лестницу, а Марджори бежит за ним и молит хоть разок взглянуть на нее.
На улице уже стоит огромная толпа, которую возглавляет мисс Спенс. Играет духовой оркестр, и громогласное ура на тысячи ладов разносится по всей округе, и от этого шума даже трясется земля. Пенрод парит над толпой. А Марджори преклоняет колени прямо на ступеньках лестницы и с обожанием глядит, как Пенрод берет у дирижера палочку и, описывая круги над толпой, сам дирижирует оркестром. А потом он так высоко подбрасывает палочку, что она скрывается из вида, а он гонится за ней, и это приносит ему двойное наслаждение, потому что он как бы раздваивается. Он несется, точно комета на фоне голубизны неба и, одновременно, следит за собой из толпы. И вот он уже превращается в едва видимую точку, а затем вновь спускается с облаков, и палочка теперь снова у него в руках. Он снижается до верхушек деревьев и начинает отбивать такт для оркестра и огромной толпы, в которой по-прежнему стоит и Марджори Джонс. И вот, наконец, все затягивают в его честь гимн Соединенных Штатов. Волнующая, знаменательная сцена!
Да, знаменательная сцена! Но какая-то угроза неожиданно нависает над его торжеством. Слишком уж реальные черты обретает лицо мисс Спенс, взирающей на него из толпы. У этой реальности появляется какой-то неласковый оттенок. Мисс Спенс манит его пальцем и кричит: «Спускайся, Пенрод Скофилд! Я жду тебя!» Голос ее перекрывает звуки оркестра и хоровое исполнение национального гимна, и в ее тоне слышится твердость человека, который решил во что бы то ни стало отравить всем праздник. А Марджори Джонс, тем временем, продолжает рыдать, это она показывает, как раскаивается, что раньше презирала его. Теперь она шлет ему воздушные поцелуи, чтобы доказать, как в него влюблена. Но мисс Спенс и тут мешает. Она все время встает так, чтобы закрыть от него Марджори, и продолжает выкрикивать его имя.
Она все больше и больше раздражает его. Ведь он теперь самый знаменитый и доказывает всему городу и Марджори Джонс, какой он великий, а мисс Спенс видимо считает, что может по-прежнему понукать им, как тогда, когда он еще был обыкновенным учеником. Это приводит его в бешенство. Он не сомневается, что от нее не дождешься ничего, кроме какой-нибудь пакости. А она все выкрикивает и выкрикивает его имя. Наверное, уже тысячу раз выкрикнула.
С самого начала полета Пенрод ни разу не разомкнул рта. Молчание было одним из главных условий полета. Но громогласный напор мисс Спенс совсем сбил его с панталыку. Потеряв терпение, он гневно ответил на ее бестактность. И тут же рухнул на землю.
Мисс Спенс, уже окончательно обретшая свой привычный облик, теперь спрашивала его, как поделить поровну семнадцать яблок между тремя мальчиками. Не отрывая от нее взгляда, Пенрод ничего не отвечал, и это явно не улучшало ее настроения. Она вновь повторила вопрос. На этот раз голос ее звучал совсем строго, но результата она добилась не большего, чем раньше. Тогда она еще строже позвала его по имени. Она повторяла его имя снова и снова. Никакой реакции. Теперь уже все в классе с изумлением взирали на Пенрода, который, похоже, пребывал в совершенной прострации.
Учительница сошла с кафедры.
– Пенрод Скофилд!
– О, Господи! – неожиданно воскликнул он. – Неужели вы не можете хоть немного постоять на месте?
Глава X
ДЯДЯ ДЖОН
Мисс Спенс ахнула. Остальные последовали ее примеру, и класс потрясло многоголосое «ах!» Сам Пенрод был потрясен не меньше остальных. Сидя с разинутым от изумления ртом, он и сам не понимал, как мог ляпнуть такое учительнице? Его полет прервался столь стремительно, что, приземлившись на школьную парту, он пребывал в совершеннейшем шоке. Но по мере того, как его сознание возвращалось к действительности, все больший и больший ужас вползал в его душу.
Всеобщее оцепенение длилось довольно долго. Но вот мисс Спенс начала приходить в себя. Поднявшись снова на кафедру, она повернулась лицом к ученикам. И тут воцарилась такая тишина, что, казалось, слышно было, как рождается на свет дурная слава Пенрода.
– Встань, Пенрод Скофилд! – разрядил, наконец, напряженную тишину голос учительницы.
Несчастный, который так еще до конца не пришел в себя после воздушной катастрофы встал. Он стоял, опустив голову, и колупал пол носком ботинка. Потом, раскачиваясь взад-вперед, несколько раз судорожно сглотнул. Затем с таким интересом посмотрел на свои руки, точно увидел их в первый раз в жизни. После этого он решительно сцепил руки за спиной. Класс, как завороженный, ловил каждое его движение и трепетал от сладостного предчувствия катастрофы.
В общем-то, положа руку на сердце, каждый в том числе и учительница, должен был бы признаться, что благодарен Пенроду. Ведь он доставил всем несколько поистине незабываемых мгновений. Но, к сожалению, это был тот род неосознанной благодарности, которую люди предпочитают не афишировать и уж, тем более, никогда не знаменуют ее вручением наград. Жаль, конечно, но такова жизнь.
– Пенрод Скофилд!
Он снова проглотил слюну.
– Отвечай сейчас же: почему ты позволил себе так разговаривать со мной?
– Я был… – он запнулся… Нет, он никогда не расскажет, что было на самом деле.
– Продолжай!
– Я просто… задумался, – выговорил он с трудом.
– Это не объяснение. Я тебя спрашиваю, почему ты мне так ответил?
Пенрод был совершенно растерян, и, не зная, что делать дальше, он вновь и вновь повторял:
– Потому что я просто задумался…
Сколько он ни ломал голову, он не мог придумать ничего более вразумительного. Ведь, по правде говоря, все так и обстояло на самом деле: он действительно задумался.
– О чем задумался? – упорствовала мисс Спенс.
– Просто думал…
Лицо мисс Спенс приняло какое-то напряженное выражение, из чего можно было заключить, что самообладание вот-вот покинет ее. Но она все-таки сумела взять себя в руки.
– Подойди сюда! – скомандовала она.
Он медленно приблизился. Она поставила стул так, что он оказался на возвышении рядом с кафедрой, и сказала:
– Садись!
После этого она вернулась к уроку арифметики, но это все равно уже был не тот урок, что прежде. Ведь в назидание непокорным на позорном месте восседал изгой по имени Пенрод Скофилд. Пытаясь всем своим видом изобразить равнодушие, он, на самом деле, пускался на феноменальные ухищрения, чтобы избежать взглядов жестокосердных одноклассников и, приняв самую невообразимую позу, не отрывал глаз от пуговицы на жилете Джеймса Расэла Лоуэла.