ПЕНРОД
Шрифт:
– В настоящее время, – говорила она, – я могу это расценивать только однозначно. Дав Пенроду деньги, ты вложил в его руку оружие, которое могло привести, да и почти привело, к гибели неразумного ребенка! Мальчики не могут контролировать себя, когда…
– Но ведь ты видела, что я дал ему доллар и ничего не…
– Роберт, – перебила она его, и в ее голосе послышалось еще больше строгости, – я, может быть, не умею соображать так быстро, как ты. Женщины больше подвластны чувствам, чем рассудку. И я не могу так быстро переменить свое мнение. Может быть, потом…
– То есть, ты полагаешь, что сегодня мне лучше уйти?
–
– Но, Маргарет, – умолял он, – я же не виноват, что…
– А я разве говорила о том, что ты виноват? – снова прервала его Маргарет. – Просто из-за твоей неосторожности бедный мальчик чуть не погиб. Теперь я уже не могу доверять тебе, как раньше. И сегодня я, наверное, не сумею посмотреть на это иначе. И стоять больше с тобой я тоже не могу. Вдруг я нужна нашему бедному мальчику? Спокойной ночи, Роберт.
С этими словами она удалилась, и даже в походке ее чувствовались холод и высокомерие. Она вошла в дом и направилась в комнату больного, а Роберт остался в одиночестве. Ему предоставили достаточно времени, и теперь он мог спокойно поразмыслить о своем проступке и о Пенроде.
Наш страдалец поправился только на третий день. Но прошла целая неделя, прежде чем ему позволили гулять в одиночестве. И вот, наконец, желанный день настал, и он, в сопровождении одного лишь верного Герцога, направился к дому Джонсов. Настроение у него было как нельзя лучше, и он ни минуты не сомневался, что его изнуренный вид лишь укрепит расположение Марджори.
Одна только мысль не давала ему покоя. Теперь он знал, что в одном никогда не сможет превзойти своего соперника Мориса Леви. Как ни неприятно было признаваться в этом даже самому себе, Пенрод все же не мог отрицать очевидное. Морис Леви, наверняка, мог бы съесть за один присест шоколадные конфеты, лакричные палочки, лимонные леденцы, зубодробительные карамельки, орехи, вафли, крокеты из омаров, сардины, коричные леденцы, арбуз, маринованные огурцы, воздушную кукурузу, мороженое и колбаски. Пусть бы Морис даже запил все это малиновой и сидром, все равно Пенрод был уверен, что он остался бы в добром здравии. Пенрод знал, что Морис мог бы даже преспокойно веселиться, не испытывая ровно никаких скверных ощущений. В такой оценке не было преувеличения. Пенрод попросту отдавал лишь должное одному из совершеннейших организмов нашего столетия. Пенрод не сомневался: попадись Морис даже такому серьезному отравителю, как Борджио, злодей потерпел бы неудачу.
Но, к счастью, Морис был в Атлантик-сити. Размышления исцеленного страдальца были прерваны. Он увидел вдали Марджори. На ней, как и тогда, было несравненное розовое платье, а над головой она держала очаровательный солнечный зонтик. Сердце Пенрода забилось. Она была одна! Значит, никакой Митчи-Митч не омрачит сегодня радости свидания!
Пенрод подчеркнуто неуверенной походкой подошел к забору и в изнеможении прислонился к нему.
– Как живешь, Марджори? – спросил он, и в голосе его звучала томность серьезно больного.
В следующее мгновение ему пришлось удивиться и огорчиться одновременно. Задрав свой прелестный носик, Марджори прошествовала мимо. Она даже не удостоила его взглядом!
Забыв о роли тяжелобольного, Пенрод бросился за ней вдогонку.
– Марджори! – воскликнул он с мольбой. – Что случилось? Ты что, обиделась? Ты что, обиделась? Мы
– Доктора!.. – она повернула к нему голову и окинула гневным взглядом. – У нас в доме тоже хватало докторов, и за это я могу поблагодарить только вас, мистер Пенрод Скофилд! Папа сказал, что вы наверное так глупы, что даже в дождь не догадаетесь уйти под навес. Он считает, что только совершенно безмозглый мальчишка мог так поступить с Митчи-Митчем.
– Как поступить?
– А так, что он до сих пор лежит в постели! – продолжала Марджори и ее глаза по-прежнему горели гневом. – Папа сказал, что если вы попадетесь ему в нашем квартале…
– Но что я плохого сделал Митчи-Митчу? – пробормотал Пенрод.
– Вы прекрасно знаете, что сделали Митчи-Митчу! – крикнула Марджори. – Вы дали ему эту мерзкую монету в два цента!
– Ну и что в этом плохого?
– А то, что Митчи-Митч проглотил ее!
– Проглотил?!
– Да, и папа сказал: «Пусть только он попадется мне в нашем квартале»…
Но Пенрод больше не стал искушать судьбу. Он отправился домой. Его сердце ожесточилось, и в нем даже нарастало что-то вроде протеста. Он вдруг понял, что в мироздании есть существенный просчет. Создавая хорошеньких девочек, Всевышнему, по мнению Пенрода, следовало остановиться и не создавать их младших братьев.
Глава XXI
РЮП КОЛЛИНЗ
В течение нескольких дней после этой истории Пенрод всерьез подумывал о монастыре. Он знал, что монахи должны делать добро, и встал на стезю добродетели. Он спас котят, которых хотели утопить. Присовокупив к ним изрядно поношенные бальные туфли Маргарет, он пожертвовал это одинокому старику, жалкая хижина которого стояла наверху их улицы. Правда, старик оказался существом совершенно неблагодарным, но ближние часто не ценят благодеяний, которые мы им оказываем.
Мистер Роберт Уильямс после короткого перерыва вновь продолжил упражнения на гитаре и, как ни в чем не бывало, наигрывал на веранде. Пенрод, который, в силу своего возраста, не мог столь легкомысленно относиться к наказам отцов, предпочитал держаться на солидном расстоянии от дома Джонсов. К домашним он теперь был ласков и предупредителен. Правда, все это продолжалось совсем не долго, и они даже не успели встревожиться по поводу его здоровья. Потому что уже в конце недели он резко вернулся к старым замашкам.
Начало положил Герцог.
Герцог способен был выгнать собаку, превосходящую его размерами, если она оказывалась на участке Скофилдов. В таких случаях он даже преследовал ее за пределами участка, пока она не скрывалась из вида. Подобное поведение ни в коем случае нельзя объяснить ни отчаянной храбростью Герцога, ни трусостью больших собак. Дело было в другом. Все собачьи драки основываются на предрассудках, верность которым собаки соблюдают даже больше, чем мальчишки. Один же из самых почитаемых собаками предрассудков заключается в том, что любая собака, пусть и самая маленькая, на своей территории непобедима.