Пентаграмма
Шрифт:
— Вопрос времени еще предстоит уточнить, но, по всей видимости, преступник положил труп в пластиковый чехол для хранения платьев или костюмов и запечатал его резиной для герметичности, прежде чем… — Мёллер замялся: нужное слово никак не приходило на ум. — Повесить его в шкаф на чердаке.
В толпе зашушукались, Мёллер подумал, что, наверное, переборщил с деталями.
Рогер Йендем задал еще какой-то вопрос.
Мёллер видел, как двигаются его губы, а в ушах звучала мелодия Стиви Уандера: «I just called to say I love you». В передаче «Такт за тактом» ее так хорошо пела та — ну как ее? —
— Извините, — очнулся Мёллер. — Вы не могли бы повторить?
Харри и Беата с приличного расстояния смотрели на толпу журналистов и курили. Беата сообщила, что по торжественным случаям тоже курильщица, и стрельнула у Харри сигарету.
Сам Харри не чувствовал никакой торжественности. Скорее сонливость.
Вот из дверей показался Том Волер, его улыбающуюся физиономию встретили ослепительными вспышками. По стене Главного управления, словно празднуя триумф, заплясали тени.
— Он теперь знаменитость, — сказала Беата. — Человек, который вел расследование и собственноручно арестовал велокурьера-маньяка.
— Два пистолета в руках и все такое? — улыбнулся Харри.
— Да, прямо Дикий Запад. Можешь объяснить, зачем кричать, чтобы парень бросил пушку, которой у него нет?
— Волер, наверное, имел в виду оружие, которое у Сивертсена было с собой. Я бы крикнул то же самое.
— Ну да, но знаешь, где мы нашли тот пистолет? В чемодане.
— У Волера были все основания считать, что перед ним чемпион Дикого Запада по скоростному доставанию пистолетов из чемодана.
Беата рассмеялась:
— Ты ведь пойдешь выпить с нами пивка?
Он посмотрел на нее, и ее улыбка застыла, а румянец залил все лицо и шею.
— Харри, я не хотела…
— Ничего. Отпразднуешь за двоих, Беата. Я свое дело сделал.
— Но просто побыть с нами ты можешь?
— Вряд ли. Это последнее дело в моей карьере. — Щелчок — и окурок светлячком полетел вниз. — Со следующей недели я больше не полицейский. Может, конечно, именно это и следовало бы отметить, но не таким образом.
— И чем ты займешься?
— Чем-нибудь. — Харри встал. — Чем-нибудь другим.
На стоянке к нему подошел Волер:
— Уже уходишь, Харри?
— Устал. Ну и каково быть знаменитым?
Волер сверкнул белозубой улыбкой:
— Всего лишь пара фотографий для газет. Да ты ведь и сам прекрасно знаешь.
— Если ты про тот случай в Сиднее, то меня представили эдаким ковбоем за то, что я застрелил маньяка, а ты его поймал живым и здоровым. Именно такой герой полицейский нужен нашему социал-демократическому государству.
— Это сарказм?
— В общем-то нет.
— Ну ладно тогда. Потому что мне все равно, кого они там возведут в герои. Если это укрепит репутацию полиции, пусть рисуют ненатурально-глянцевые картинки с таких, как я. Мы-то у себя знаем, кто герой на самом деле, — сказал Волер. Холе выудил из кармана ключи и остановился перед своим белым «эскортом». — И это я хотел сказать тебе, Харри, от лица всех наших. Дело распутал ты, а не я или кто-нибудь еще.
— Я просто делал свою работу, — хмуро заметил Харри.
— Свою работу, да. Но я хотел поговорить
В салоне стоял густой запах бензина. Харри подумал, что где-то ржавчина все же проела дыру.
От сигареты Волер отказался.
— Первое задание для тебя готово, — сказал он. — Оно совсем нелегкое и небезопасное, и, если справишься, рассчитывай на полное сотрудничество.
— Что за задание? — Харри выпустил струю дыма в зеркало заднего вида.
Волер пощупал кончиками пальцев один из проводков, торчащих из дыры на приборном щитке, где обычно находится магнитола.
— Как выглядел Мариус Веланн? — спросил он.
— А ты как думаешь? После четырех-то недель в пластиковом пакете.
— Ему было двадцать четыре, Харри. Двадцать четыре. Ты помнишь, какие мечты у тебя были в двадцать четыре, какие надежды?
Харри помнил.
Волер криво ухмыльнулся:
— В то лето, когда мне исполнилось двадцать два, мы с Гейром и Соло отправились путешествовать по молодежной скидке и оказались на Итальянской Ривьере. Денег на гостиницу нам не хватало, хотя перед тем, как уехать, Соло выгреб всю папину кассу в киоске. Так что на ночь мы ставили палатку на пляже, а днем просто ходили и глазели на женщин, машины и яхты. Удивительно, что при этом мы ощущали себя богачами. Потому что нам было по двадцать два года и мы верили, что все это — нам. Словно новогодний подарок, который дожидается под елкой. Камилла Луен, Барбара Свендсен, Лисбет Барли — все они были молодыми. Может, они еще не успели разочароваться, Харри, а? Может, еще ждали, когда можно будет распаковать подарок?
Волер провел рукой по приборному щитку и продолжил:
— Харри, я только что выслушал показания Свена Сивертсена. Ты можешь ознакомиться с ними позже, но уже сейчас я могу сказать тебе, что случится. Он расчетливый, хитрый дьявол. Убедительно разыграет из себя сумасшедшего, обманет присяжных и психологов, и в тюрьму его отправить побоятся. Короче говоря, он окажется в каком-нибудь психиатрическом отделении, где будет вести себя примерно, и через пару лет его уже выпишут. Так и будет, Харри. Вот что мы делаем с отбросами общества, которые нас окружают. Вместо того чтобы избавиться от них, перекладываем с места на место, не понимая, что отбросы продолжают гнить, а когда дом превратится в зараженный, вонючий крысятник, то будет уже поздно. Только посмотри на страны, где преступность укрепилась так прочно, что ее уже не истребишь. Увы, у нашего государства сейчас слишком много денег, и политики наперебой являют примеры щедрости и великодушия. Мы стали слишком мягкими и пушистыми, чтобы брать на себя ответственность за неприятности. Понимаешь?
— Пока да.
— Самое время появиться нам, Харри. Мы возьмем на себя ответственность. Можно сказать, мы займемся уборкой мусора, которую общество боится взять на себя.
Харри затянулся так глубоко, что сигарета затрещала.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он, задержав дыхание.
— Свен Сивертсен, — бросил Волер, с опаской выглядывая в окно, — мусор, который ты должен убрать.
Харри с громким кашлем обрушился на руль, выпуская дым из горла.
— Так вы этим занимаетесь? А остальное? Контрабанда? — спросил он.