Пенталогия «Хвак»
Шрифт:
— Слушаю, ваша светлость! Урррра-а!!!
Керси помчался прыжками вниз, царапая золотыми шпорами ступеньки, через четыре на пятую, а Когори Тумару только рукой махнул: возраст, бесполезно уму-разуму учить…
— Медвежонок, немочь старая! О чем задумался?
Пожилой рыцарь, давний сподвижник Когори Тумару, тысячник имперской стражи, полковник гвардейского полка Ридоли Хур, по прозвищу Медвежонок, за целый век совместных деяний очень и очень хорошо изучил нрав его высокопревосходительства, поэтому затаенное угадал легко:
— А вот о чем, сударь мой Когори! Пусть этот… вместо меня ведет, Тогучи Менс.
— Сам обленился, что ли?
— Никак нет. А только и молодых натаскивать надобно. Где спервоначалу, как не на пустяках?
— Разумно. Будь по-твоему. Тогучи…
— Я, ваше высокопревосходительство!
— Слышал? Бери этого… Лаббори сотником — и вперед. Они, верно, уже все там собрались. И чтобы ни один не ушел.
— Будет сделано, ваше высокопревосходительство!
Вот они, обещанные возможности! Тогучи Менс, обретя вожделенный приказ и
Тем временем, Керси, торопясь занять свое место во главе сотни отчаянных ратников, наемников, так называемых «черных рубашек», бежал очертя голову и даже сшиб горожанина, по виду — помощника палача, с охапкой длинных отесанных колов, которые тот накладывал на подводу… Керси успел подумать смутно, что этот Когори Тумару своею хозяйственностью, основательностью даже в мелочах, напоминает ему его светлость маркиза Хоггроги Солнышко: битва битвой, а все что после нее, должно вершиться без задержек, ибо главное — поход, направление и задачи которого никто не отменял. С черными рубашками ему, конечно же, несказанно повезло. Дело в том, что сотник черных рубашек, кстати говоря — дворянин, Цаги Кроф, по прозвищу Крикун, вознамерился познакомиться поближе с девами-ратницами из охраны примкнувшему к ним посольства, с «прелестными раковинками», как он их называл, имея в виду их кольчуги и панцири, и решил сделать это в первую же ночь, не откладывая на потом. Кого именно он собирался облагодетельствовать, не удалось определить, скорее всего — зная его пылкость в поступках и неразборчивость в средствах — первую же попавшуюся: «да какая разница, главное — чтобы не старуха, а старушек там нет, гы-ы!..» При его способах знакомства с дамами, даже и сомневаться не приходилось — как в успехе его ухаживаний, так и в том, что у случайной избранницы не будет времени и сил для возражений. Крикун дождался темноты, прокрался к подворью, где разместилось посольство, и сиганул через ограду. Но, на его беду, охрану к посольству в ту ночь предусмотрительный и многоопытный Когори Тумару выставил не простую, а из личной гвардии своей, так что даже могучему Крикуну не удалось вырваться из железных лап сторожей: втроем набежали и в несколько ударов заломали богатыря! И в кутузку, само собой. Оказался бы Крикун пьяный — казнили бы еще до рассвета, предварительно доложив по команде о смертельном нарушении, но Крикун был прирожденный воин, артикул и походные обычаи свято блюл, так что временно он был пощажен, дальнейшую судьбу его решил определить сам Когори Тумару. Думай, ваша светлость, все взвесь, потом ведь не исправить будет… С одной стороны — явное нарушение, целый букет преступлений налицо, включая вторжение на земли чужого государства, сиречь на случайное подворье в случайном селении, но — предоставленное посольству; а с другой — что это за ратник, да тем более черная рубашка, если он лямку влачит понурым волом, без удали, без лихости, без предприимчивости? Такого добра за тяглом полно, за плугом, но воин — это дерзкая судьба! Не в ущерб присяге и артикулу, разумеется… Может, казнить, чтобы остальные меру чуяли? А может, просто по душам: дать пару раз в морду, наедине, чтобы не ронять ему воинской и дворянской чести, да выбранить как следует, пристыдить… Да и хватит бы с него? А вояка-то не из последних, жалко расставаться с таким… В то же время и сюсюкать да тетешкаться с ними совершенно некогда. Государь не на прогулку послал. Эх, почему даже в пустяках все самому приходиться решать и додумывать? Будто бы других каких забот не имеется, поважнее??? Этот мальчишка, сударь, понимаешь, Керси, явно в черные рубашки не пойдет, в замену Крикуну, ибо не та порода, чистоплюй… Хоть монету подбрасывай!
Крикун глядел на ржавую решетку в крохотном оконце и прикидывал от безделья и скуки: выломать ее он, может быть, и выломал бы, но ужаться, чтобы оконный проем туловище пропустил — нет. Голова легко пройдет, а плечи — нет. Да и не солидно отказываться от собою же содеянного. Да и некуда бежать, разве что в разбойники, но это презренно. Крикуну было не занимать опыта в подвигах и в нарушениях, он понимал, что судьба его зависит от чужого настроения, то есть, еще до заката может вывернуться так, а может и этак… И старался думать о хорошем.
Ветхие крепостные ворота распахнулись легко и вдруг, ибо собраны были из тесаных досок, оббитых тонких слоем листового железа — такое чуть ли не секира насквозь прорубит — не дающего ни прочности, ни вида, ибо самого железа почти и не осталось, ржа съела… Ни умелого дробящего заклятья, ни таранного удара такие ворота, конечно же, не удержали бы, но зато распахнулись стремительно, так, как и надобно было в тот день. Конные отряды Медвежонкова полка (другой, «тургунный», оставался на месте, про запас, но в готовности) в две стремительные ленты вымахивали друг за другом из крепости и, не вступая в бой, начали окружать огромное ровное поле перед крепостными воротами. Настоящее войско, ведомое даже и не особо одаренным предводителем, конечно же, не позволило бы себе скопиться бестолковым стадом посреди открытого пространства, но ведь и разбойники не ожидали, что вместо худосочного гарнизона в три-четыре десятка пожилых калек и пьяниц (бабы с игрушечными ножиками не в счет), им предстоит сразиться с превосходящими силами, да не просто так — а с имперскими стражами!
Бой на открытом пространстве — мечи на мечи — всегда стремителен, это не осады, могущие длиться от лета и до зимы: Куса и проморгаться не успел, как его людей взяли в стальное кольцо, а из ворот с бешеными взвизгами вырвалась целая стая демонов — сотня «черных рубашек», возглавляемые почему-то золотошпорым рыцарем. Они первые и бросились в лобовую сечу. Делать нечего, пришлось воевать. Разбойники, в большинстве своем, наперед знали свою судьбу, которая, почти всегда — не очень далекая смерть: либо от ран, либо в боевой драке, либо, не дай боги, на несмазанном колу (да и на смазанном-то не повеселишься!), а лучше бы всего — с перепою! Сшиблись — и полетели кровавые ошметки во все стороны! Тогучи Менс правил битву на свой манер, как сам лучше посчитал, ограничение от Когори Тумару было только одно: стрелами — ни-ни! Разве, если кто вырвется из смертельного круга и попытается бежать. Зачем он так решил? Может, восхотел отдохнуть от похода, зрелищем себя потешить, подобно тому, как Его Величество находит мимолетное отдохновение от бесконечных трудов в своем личном цирке?.. Вполне возможно, а скорее — задумал посмотреть в деле, поподробнее, попристальнее: кто такие Тогучи Менс и Керси Талои? Воины они — или так просто, мечом помахать?
Гм… Вроде, вроде… И то, и другое… Полк имперской стражи в бой вступал очень бережно, словно нехотя, словно мягкие пальцы на птерье горлышко выкладывал: из строя никто в атаку не бросается, но всех разбойников, пеших ли, конных, кто из стада высовывается — жик-жик в мечи! Тем вроде как урок: нырни в толпу и цел останешься… на некоторое время… Сей прием — взращивание во враге трусости на поле боя. По одному, по два, но — урон живой силе противника ощутимый, а кроме того, большая их часть уже напугана, суетятся внутри толпы безо всякого проку, орут, мешают друг другу… Иные, небось, уже в испорченных штанах. Молодец Тогучи, бережет доверенное, сие не трусость, сие расчет! Но и сам не гнушается с краешку ездить, мечом отщипывать — руку, голову — то от одного мерзавца, то от другого… А этот попрыгун, который Керси Талои — ишь ты! Это он — не иначе — бахвалится, выучку показывает, что ему маркизы преподали… Ну-ну… Однако и Керси бился не теряя головы и хлада: вот он бросился на выручку к одному своему ратнику, насмерть стоял, себя не щадя, пока тот с земли поднимался и в разум приходил… Оттеснил в глубь своих — и плетью его, и плетью! Когда успел плеть достать? Правильно — не лезь на рожон поперек всех, не оголяй бока и затылки товарищей!..
Как ни старался следить за каждой мелочью боя Когори Тумару, но слабое зрение давало о себе знать: пробьется слеза сквозь лечебное заклятье — все и расплылось в глазах! Протер, глядь, а у Керси, у этого, опять в шуйце секира, не плеть, и в две руки знатно рубится! И главное дело, рубашками успевает командовать… И ведь грамотно!
Когори Тумару расхохотался, вытянув толстый палец вперед и вниз:
— Нет, но это умора! Медвежонок, ты только глянь!
— А чего?
— Чаво, чаво… Слепой что ли, хуже меня? Этот птерчик со шпорышками — видишь, куда рубится? Паладин, обгадь меня цуцырь! Будто не смотрю, а роман читаю! Ужель, и мы такими были? Ой, не могу! Он ихнего главного самолично хочет срубить, к нему проламывается! Этого… как?.. запамятовал?.. Кусу, да. Сыча сюда!
Подбежал десятник Сыч, знаменитый силою рук и меткостью в стрельбе из лука.
— Дотянешься во-он до того кабана, в кольчуге над красным тегиляем?
— То есть, легко, ваше высокопревосходительство! Сверху-то? В одну-две стрелы возьму!
— Прибей его, а то мы тут, того и гляди, в Аламагана играть примемся, благодаря некоторым столичным бездельникам, которым только и забот, что сказки в свитках читать.
Разбойничьему главарю Кусе повезло: стрела пронзила ему правый глаз и расплескала мозг внутри черепа раньше, чем он успел понять происходящее. С его смертью прекратилось даже то невнятное сопротивление, которые пытались оказать разбойники имперским стражам. Кто-то попытался дать деру, иные побросали оружие, надеясь сдаться и пожить еще хоть немного, но имперцам, подгоняемым грозным Когори Тумару, некогда было рассусоливать: кого следовало дорезать — дорезали, всех остальных — на кол, без розыска и допросов, благо, кольев оказалось заготовлено с избытком. Дольше всех фыркали и никак не могли успокоиться черные рубашки: прошел слух от лазутчиков из местного населения, что среди разбойников замечен был ратник, им подобный! Этого никак нельзя было стерпеть, чернорубашечники собственноручно переворошили всех покойников до единого, обыскали и плененных — нет, не нашли. А то бы колом не обошелся добрый молодец, шкуру бы заживо содрали, вместе с черной рубахой!
Тем же вечером, на военном совете, Когори Тумару подводил итоги дня.
— И, напоследок, скажи-ка мне, сударь Тогучи Менс, для чего такое жиденькое окружение выставил ты против татей сих? Рассредоточил силы, неминуемо их ослабив? А ну — как они единым кулаком бы вдарили — и прочь от ворот, к спасительным лесам?
— Виноват, ваше высокопревосходительство!
— Ты мне глаза не выпучивай, тупого не гоняй! Спрашиваю — отвечай с резонами.
— Слушаюсь, ваше выс… Гм. На поле наше преимущество в живой силе было примерно четырехкратным. Это не считая разницы в выучке и в выгоде расположения войск. Кроме того, две сотни ратников из действующего полка были нарочно оттянуты за оградную ленту, дабы мгновенно переместиться в точку возможного удара и сдержать его на первых порах. Кроме того, как ваше высокопревосходительство изволили видеть, боевое поле представляло собою некий горшок, где с открытой стороны, подле ворот, шла острая битва между разбойниками и ратниками черными рубашками, что тоже затрудняло, если не вовсе отвергало возможность удара неожиданного кулака изнутри в стенки оного горшка…