Пенталогия «Хвак»
Шрифт:
— Угу. До трехсот — за вычетом больных и выбывших — это две, две с половиною сотни. Однако же, эти края кишат разбойниками, как вы уже успели заметить…
— Успели. — Змей закусила губу и покраснела. К чему клонит этот юнец, со своими полунасмешками? — Но сил у нас вполне достаточно, сударь Керси Талои, чтобы не бояться придорожных татей.
Юный рыцарь неопределенно качнул головой.
— С вашего позволения, сударыня Змей, я допрошу сего обывателя. Он трактирщик?
— Вроде того, за тиуна здесь. Большой хитрец и молчун.
— А-а, понятно. Гм… Как тебя звать, старик?
— Тырс, ваше сиятельство.
— Как, еще раз?
— Тырс, ваша светлость! Тырсом
— Слушай меня, Тырс, внимательно слушай. Время нынче такое, что его всем нам не хватает, а кто его крадет неразумным поведением и ложью, тот первейший враг. Этот ваш казнильный кол на площади — давно без дела простаивает? Не боитесь, что рассохнется и покроется заусеницами?
— Пощадите, ваша светлость! Я ни в чем, совершенно ни в чем не виноват!
— Поверю, если ты научишься обращаться ко мне как положено, без лести, да не попусту, а точно и быстро отвечая на вопросы. Итак? Готов ли ты?
— Да, ваша милость!
— Хм… Ты гораздо умнее и рассудительнее, старина Тырс, чем спервоначалу мне увиделось. Докладывай обстановку.
Хорошо жить в городах и в крупных селениях, под неусыпной защитой имперского наместника, либо местного владыки. А когда сельцо невелико, да ближайший город за сотню долгих локтей отсюда, то тиуну приходится бояться не только стражей с повытчиками… То же и трактирщикам сельским: тем, кто на большой дороге обосновался все же полегче, против сельских… Тех, кто при дороге, хотя бы обычай и дорога защищают… Разбойники ворвутся в село — бесчинствуют, убить грозятся; эти пришли порядок восстанавливать — тоже на кол кивают. Что предпочесть? Из двух смертей выбирают ту, что побледнее, подальше… Надо докладывать, коли приказывают. Молодой — но сразу видно, что бойкий, не у мамочки за юбкой отсиживался, и не рассердится, да зарубит для артикула… А кроме слухов — что расскажешь? В последние дни вся округа в разбойниках: слух, де, мол, прошел, что движется от столицы караван с богатствами необычайными, да множество красивых девок при караване том! И охраны почти нет! Вот разбойнички-то и сгустились! Как в деревню вошли молодцы из ватаги Кусы, так деревенские бабы с мужиками все и брызнули в леса хорониться, пережидать, чтобы, значит, те им всякого разора и шалостей не соблазнились чинить. А тати попили-погуляли денек и тоже ушли, рыскают по вдоль дорог, дабы следа не упустить, да Мурзенка с Конопатым в дозор оставили. Стало быть, сами где-то неподалеку обосновались. Опять же, слухи ходят, что с кормлением неважно у них, обтрепались: захватили давеча какие-то корабли, драки много вышло, ан добычи почти и вовсе нет.
— А они тебе платили?
Трактирщик Тырс замялся. Что ни скажи — в невыгодную сторону могут вывернуть ответ, у военных-то сударей из знати язык без костей, а рука без трепета.
— Платили. Куса кинул мне три червонца, сказал, чтобы напомнил, когда кончатся. И уже почти пропили, эти двое, в основном.
— Ясно. Много ватаг набежало?
— Так ведь я не видел других, ваша милость, кроме Кусовых. Говорят — много. Морд двести собралось, со всего западного края, а может все пятьсот. Леса-то вон какие!
Про себя Керси твердо решил кабатчика не убивать, а напротив: ходатайствовать перед его высочеством — чтобы сделать этого Тырса постоянным тиуном. Будет и здесь поставлен обязанный лично ему, Керси, человечек… Если, конечно, сей Тырс выживет в этой глухомани.
— Семейный?
— Вдовец, ваша милость. Детей восьмеро — да где они все теперь? По свету разбежались, ни одного не собрать.
— На, и от меня червонец. Плут, как я посмотрю, ты немалый, но тупости в тебе нет. Будем живы — сделаю тебя полноправным тиуном. Сам же и казню, если что.
— Ваша све… милость! О, ваша милость!
— Ти-ха! Живи как жил, кабатчиком, не дергайся, жди, а я про тебя не забуду. Принеси попить. Простой воды, и моих ребят обеспечь тем же. Воды, никакого вина… Лошадям ничего не надо, они свежие.
— Бегу, ваша милость!
Теперь следовало разобраться с этим нелепым женским войском. Покуда Керси допрашивал кабатчика, шустрые глаза его были устремлены в сторону отряда воительниц: неустанно обшаривали и ощупали каждую мелочь, доступную опытному взору воина, взращенного для битв самим Хоггроги Солнышком, его светлостью маркизом Короны… В общих чертах, все было ясно и с ними. А время поджимало.
— Сударыня Змей.
— Слушаю вас, сударь Керси Талои.
— Обстановка весьма непростая. Вам, вашим людям, всему основному вашему отряду, равно как и посольству в целом, отнюдь не безопасно находиться в этих лесах. Моих же сил — как вы сами изволите видеть — также недостаточно для надежного обеспечения вашей безопасности, да и задачи мне поставлены иные. Посему я, рыцарь Керси Талои, предводитель отряда разведки при войске его светлости герцога Когори Тумару, настоятельно предлагаю вам и всему вашему посольству немедленно присоединиться к войску его светлости и под его охраной продвигаться попутно к ближайшему пограничному рубежу. Далее вы продолжите беспрепятственно свой путь, а мы свой.
— Это… насилие с вашей стороны? Или просто угроза насилием? — Воительницы, послушные тайному знаку полусотницы Змей, немедленно подобрались, взяли наизготовку сабли и луки, но, опять же послушные знаку предводительницы, угрожающих действий, способных взорвать обстановку, не предприняли…
Солнце едва перевалило через горку, а Керси Талои уже держал примерно такую же речь перед обоими послами и главнокомандующей отрядом Ясный День.
Ясный День глубоко поклонилась послам:
— Высокие судари Имар и Мисико, дозвольте мне слово молвить?..
Оба посла с важностью кивнули. Тревога уже проникла в души обоим, но — опытные, закаленные жизнью люди — они ничуть не выдали внешне своего беспокойства.
— Высокие судари! У меня нет никаких причин сомневаться в искренности рыцаря Керси Талои и в благородстве его советов. Мы находимся на имперских землях и хотя бы в силу этого обстоятельства обязаны прислушиваться к словам тех, кто в той или иной мере представляет собою здешнюю власть, учитывать их. Но учитывать — не значит беспрекословно выполнять, вдруг отклоняясь от ранее принятых решений, согласованных, вдобавок, с самым высшим уровнем имперской власти, там, в столице. Мне пока трудно представить причины, так резко и бесповоротно побудившие полусотницу Змей изменить свои взгляды на проимперские, но над этим можно будет поразмышлять позднее, в своем кругу, когда разрешатся более насущные вопросы… Семь человек потерь за одно утро — это много, но не настолько, чтобы терять голову и отвагу.
— Я хочу пояснить…
— А тебе никто не давал дополнительного слова, полусотница Змей! И вряд ли даст, ибо сегодня ты уже понесла достаточный урон, и в людях, и в убеждениях! Высокие судари, я высказала все, что хотела.
Пока сотница Ясный День произносила свою резкую речь, Керси Талои, чуть ли не с молоком матери начавший усваивать азы воинской науки, «которая более чем на девять десятых состоит из крепчайшего в мире сплава — разума, сдержанности, доблести и коварства», не проронил ни звука, ни лицом, ни телом не показывая — как он относится к услышанному. И оба посла немедленно оценили это обстоятельство, коротко переглянувшись, дабы убедиться, что оценили его одинаково.