Пенталогия «Хвак»
Шрифт:
С Токугари даже сон слетел, настолько уморительным показалось ему обычное женское предзеркальное камлание. Император побился сам с собою об заклад, что жена сейчас возьмется за румяна, белила, помады, иные краски — и, конечно же, угадал! Вот она медленно приближает накрашенное лицо к зеркалу, напустив на себя всю возможную величавость и строгость… А задница, меж тем, довольно мило оттопырена под полупрозрачной ночной рубашкой… Вот отпрянула! Спохватилась и украдкой скосилась на мужа… Но Токугари был настороже и оказался проворнее: нет, нет, он не смотрит, а тихо дремлет, распустив губы, лежа по-прежнему на боку… И опять огромное зеркало подманило к себе молодую императрицу… И слева посмотреть… и справа… Сережки сработаны на совесть, без скидок на царственное величие кующего: при Дворе искренне признавали способность принца… теперь уже императора… ваять
— Дорогая, ты ослепительна. Но не пора ли тебе отдохнуть, почивая?
Миамори покорно кивнула, по-прежнему неотрывно глядя в зеркало, вся еще во власти древней женской волшбы.
— Теперь я буду главная государыня!
Угу. Токугари перевернулся на живот, встал, подтянув худые колени, на четвереньки, и побрел, глубоко проваливаясь в перины, к краю широченного супружеского ложа. Вышел он туда, куда надо: внизу, на квадратном коврике у алькова стояли его спальные туфли — только ноги спустить. Расчет оказался точным: Токугари успел подойти к жене, пока она стояла на месте, и теперь зеркало отражало их обоих, в ночных рубашках с фамильными вензелями, замерших рядом, можно сказать — в обнимку.
— Ну конечно, дорогая! Ты теперь главная государыня. Но пока матушка жива, пусть она об этом не догадывается, хорошо?
Б-боги… Императрица Миамори втянула голову в плечи, в робкой попытке избавиться… нет… нет, не от супружеской длани, которая легла ей на шею под самым затылком, пальцами дотягиваясь до горла, но от того лютого хлада, который сочился из его десницы. А его аура… О, боги!.. Он ее сейчас убьет! Но ведь она ничего такого не имела ввиду! Она просто…
— Ладно, Мири?
— Д-да, д-дорогой государь. Я… я просто…
— Понимаю, ты просто. Снимай сережки и возвращайся на ложе, мой птерчик. Понравились тебе они?
— О… д-да! Очень, очень, очень! Можно, я тебя поцелую?
— Конечно. Один раз. Я рад, что тебе понравилось. И пойдем спать: так-то у меня завтра день плотно утолкан — хоть на луну вой.
Лед и ужас не сразу, но покинули сердце императрицы Миамори: вроде бы, он перестал гневаться неизвестно за что и даже заснул. Как бы ей вот придумать такие заклятья, чтобы заранее провидеть — на что он разъярится, а на что нет? И тогда бы она ни под каким видом, ни за что не приблизилась бы к той стороне его души, из которой смерть на всех скалится! Вот Чени — он никогда не будет ее так пугать, он любит мамочку… Да, засвистел, засопел… Значит, и ей можно прикорнуть, в тепле и в тишине, у него под бочком. Но сначала еще раз обдумать: вроде бы, к малой короне они вполне подходят и на ближайшем же Большом молебне в храме Земли она… она… Сон был осторожен и мягок: главная императрица уснула и сама не заметила — как.
А Токугари не спалось. Он ладонью проверил ауру супруги — дары богини Сулу вкушает, теперь можно и повздыхать, поворочаться. Сна по-прежнему ни в одном глазу — вот ведь досада. В руках и в ногах тяжесть разлита, спину поламывает, в виски давит — самое бы время провалиться до утра в сновидения и грезы, да никак не расщедрится для него ночная богиня. Ну, тогда остается мыслить о сущем, о предстоящем.
Вот-вот грянет битва, неведомо кого неведомо с кем. Отец выяснил все, что сумел и послал, туда, куда ему было подсказано богами неких избранных: Санги Бо, Когори Тумару, маркиза Хоггроги, еще кое-кого… Считается, что там случится наиболее опасная часть Морева. Однако в том месте нет надежды решить количеством сию опасность, имеется расчет на неведомое другое — и поэтому отец счел достаточным прикрепить к этим людям довольно небольшое войско. Основные же военные силы Империи уже приведены в полную боевую готовность по всем рубежам, по всем гарнизонам. Удельным властителям под страхом немедленной и позорной смерти приказано прекратить все усобицы вплоть до весны, на подзуживания не поддаваться, внешнюю же угрозу отражать, не жалея живота.
Унылые бдения в отцовском кабинете пригодились, да еще как пригодились: уже которые сутки Токугари трогает неуверенною рукой нити управления — и все они послушны ему, и почти все знакомы ему. Мятежей нет, видимого недовольства со стороны подданных и придворных — нет, заговоров нет, не считать же таковым смехотворную попытку отравления со стороны уязвленной ревнивицы…
Все это весьма хорошо. А плохо то, что Токугари ни в чем не уверен! Ибо он ничего не знает непосредственно: он не видел размеры войска при Когори Тумару, он ни разу не приценивался к мясу и хлебу в столичных лавках… и тем более в провинции. Он никогда не видел своими глазами предмет земельного раздора между баронами Камбор и герцогами Бурыми… На западной границе решается судьба империи, чужими руками и мечами решается, а он вынужден поднимать по свиткам историю чужих решений, да свитками же и почтовыми птерами пытаться чем-то там руководить. Ужас, да и только. Он, как и батюшка его, все знает только через чужие руки. К которым он, как и отец, испытывает сплошное и неизбывное недоверие! Да, да, да! Недоверие!..
Токугари поднес к глазам кисть левой руки и, наконец, рассмотрел, невзирая на полутьму, что именно так его беспокоило в эти минуты: крохотная соринка впилась в подушечку пальца! Мелочь — а думать мешает. Надо зубами ее уцепить и вынуть, не то от заклинаний женушка проснется и тут уж будет не до мыслей и не до сна… Порядок.
Естественное и оправданное недоверие, ибо указательный палец на левой руке крестьянина… какого-нибудь Сивого Кумыря, этому крестьянину Кумырю во сто крат дороже, нежели указательный палец самого государя, и дороже всей левой руки государя… да и дороже самого государя, чего уж там… Рыцари и дворяне иное дело: эти не колеблясь отдадут жизнь за благополучие трона и империи… Казалось бы — да! Но — тоже в узко очерченных границах: ну-ка попробуй заставить их творить бесчестное (по их сословным предрассудкам) — немедля предадут тебя, изменят империи животом или смертью! Та же и Денарди — ужели она не понимала, как опасна для государства внезапная смерть престолонаследника??? Да ей было чихать, главное — что прохихикает двор в ответ на ее худосочный взлет и немедленное падение!
Никому нельзя доверять! Никому, никогда, ни в чем! Гм… И при этом делать свое дело — как сие совместить? Как??? Научите, боги!
Но боги равнодушно молчали, предоставив свежеиспеченному императору корчиться в пламени собственных страхов и страстей.
Ящерные коровы шли и шли, покачивая раздутыми боками, из стены в занавеску, пастушок в четвертый… а может и в семнадцатый уже раз прогнал перед ним всё потешное стадо, но избавления так и не было: не спалось.
И только к самому рассвету Токугари нащупал некое подобие мира в измученной душе.
Да, он не доверяет никому и не будет доверять впредь — ни людям, ни обстоятельствам… ни даже богам! Никому. Но он не может не понимать, что древняя булатная сталь из небесного камня отличается от небесного железа, ставшего женским украшением, он знает это, он верит в это. Такова истина и ее стоит держаться. Обопрись на нее — она поможет искать и другие опорные истины. К примеру, он твердо знает, что придворных, воинов и вообще всех его подданных объединяет вера в него, в Его Величество… Разве канцлер Бенгироми Лаудорбенгель доверяет нынешнему императору? Нет. Или доверял прежнему, с которым бок о бок трудился чуть ли не сотню лет? Нет, конечно же, не доверял Бенги батюшке! Всегда ждал от него каверз и непредвиденного худого. Но верил в него. Верил! И хочет верить в наследника, иначе вся долгая предыдущая жизнь сановника Бенги была никому не нужной трухою.
То-то же. И он, Токугари, верит. В отца, в империю, в неотесанного и незаменимого Хогги Солнышко, в жестокого и хитрого обжору Когги Тумару, в усталого канцлера Бенгироми, в свои войска, в простодушную и тщеславную Миамори, в законы, по которым живет империя, по которым живет природа, в самую природу. В себя, наконец… Хотя… в себя… Да, он верит и в себя! Пусть и не доверяет полностью своей слабой человеческой сущности, ибо изучил ее неплохо… Не доверяя — верь! Ты в них, они в тебя! В Бытие! В Радость! В Победу!