Пенталогия «Хвак»
Шрифт:
Снег был изрядно удивлен итогами осмотра: нет, он не забыл наложить круг охранных заклятий, очень мощных и болезненных для любого, кто имеет наглость или неосторожность незваным нарушать чужой покой… В том, что сахиры подкрались и напали, нет ни малейшей тайны, ибо к их приходу круг был разомкнут, заклятия порушены, а сделал это никто иной, как сей простодушный увалень Хвак… Не такой уж, кстати говоря, и увалень, если столь убогим куском полусырого железа, которое по ошибки нарекли секирою, он прикончил двух сахир!
— Слушай, Хвак…
— У… ум… Угу? — Хвак торопливо прожевал хвост вяленой ящерицы и оборотил счастливое лицо к собеседнику.
— Ешь,
— Чего сделать? — переспросил встревоженный Хвак.
— На ауру на твою взглянуть. Аура — это… такое невидимое… сияние, которое испускает каждое живое существо на земле, живое или приравненное к оному. Скажем, у демонов тоже есть своя аура… И у богов, если они, конечно, того хотят, и у животных, и у тебя, и у меня. И у всех — особая, только им присущая. Ученый или жрец, глядя на такую ауру магическим зрением, способен многое увидеть или разгадать, если он, конечно, не обманщик, а настоящий знахарь или мудрец. Так ты не против? Это не больно и безо всякого колдовства в твою сторону, я даже тебя не коснусь. А, Хвак?
— Ну… ладно. — Ужин закончился, теперь можно было бы и поспать, спиною поближе к теплому костерку, но неудобно огорчать отказом хорошего человека. — Я не против. А чего в ней такого, что вы захотели… ну… эту…
— Ауру.
— …ауру посмотреть?
— Объясняю. В прежней жизни я был сударем, как ты правильно заметил, и военным человеком. Воевать — это была моя главная привязанность в жизни и, одновременно, ремесло, с помощью которого я зарабатывал на кусок хлеба. Однако, я не чурался и точных наук, и чем далее, тем сильнее увлекался поисками нового знания, читал свитки, проводил опыты, придумывал заклинания… Считается, что я довольно неплохой колдун, впрочем, как и воин. И в качестве колдуна я всегда был способен наводить морок, угадывать погоду, сплетать мощные и красивые заклятья. Одно из этих заклятий — я его сам придумал и назвал «Дом-кольцо» — предназначено защищать в походе мое уединение, мою безопасность. Всяк, от животного до демона, пытающийся проникнуть внутрь этого кольца — имеется в виду, когда заклинания уже наложены и вступили в силу — почувствует некие неудобства, а буде упорствовать в своих намерениях, то и нешуточную боль, и ужас, и иные, весьма неприятные ощущения. Вот ты — что почувствовал, когда к моей стоянке подходил?
— Это… думаю: сейчас как швырнут ножом! Ну, я и запел, чтобы видели, что я не враг и не подкрадываюсь.
Снег внимательно смотрел на Хвака, явно ожидая продолжения скупому рассказу, и Хвак растерялся, не в силах вспомнить что-то еще такое важное…
— Ну… голод еще почувствовал. Но я давно есть хотел.
— М-да. Исчерпывающе. Сахиры ни за что не проникли бы за препоны моего заклятья, когда бы ты, спеша на запах похлебки, не разрушил его своим толстым брюхом. Но ты, во прах обратив искусно и тщательно составленное заклинание, сам этого даже и не заметил! Обуревавшее тебя желание пожрать — не в счет, оно, по-моему, тебе присуще как сопение и неотъемлемо от твоего бытия.
— Нет, я сыт. Ну… можно было бы, конечно, еще хвостик…
— Хвостик — утром, на завтрак. Итак… Отсядь на полтора шага во тьму, дабы я мог вклиниться между костром и тобою, дабы свет огня не мешал мне осматривать… во-от, хорошо… а я… У-у-ух! Ц-ц-ц…
— Что… что такое???
— Ничего страшного, сиди смирно. Поменьше ворочайся, не то черту заденешь — опять нам все порушишь, на ночь глядя… Просто я был неосторожен и слегка ушибся своею аурой об твою, вот и охнул. О, и еще одно, да премилое! На тебе висит, друг мой многомясый, два мощнейших проклятья — и оба «смертные»!
— К-как… за что!? — Хвак, памятуя о том, что надобно сидеть смирно, завозился на месте, притянув ноги поближе к туловищу, попытался рассмотреть — что там такое ужасное на нем висит…
— Не косись, не увидишь. Висит — это такое образное выражение. На деле же — тот, кто крепко возненавидел тебя в свой смертный час, соткал проклятие — и теперь оно вплетено в твою ауру, слилось с нею.
— Ого! Ой… А за что меня так?
— Ты меня спрашиваешь???
— Да, — ответил Хвак, простодушно надеясь, что пожилой и премудрый человек сейчас все ему объяснит и от всего избавит… То есть — от всего плохого избавит.
— Гм… Подозреваю, что именно ты стал причиною этого самого смертного часа для каждого из тех двоих, а уж они тебе отдарились, в меру их ненависти и сил. Кстати сказать, ученые давно подметили, что даже у малых сих, у простецов, испитых беспорядочной жизнью и грехами, предсмертные заклятья удаются чаще обычных и получаются весьма и весьма сильными. Любопытное наблюдение, не правда ли?
— Д-да… н-не знаю…
— Вот это вот — уж не пойму, первое оно или второе — совершенно очевидно принадлежит пожилому человеку… я бы предположил, что женщине…
— Какой еще женщ… А!.. Небось, Хавроша! Так там я не виноват! Ведь как дело было: она сама первая меня подкараулила…
— Потом расскажешь, потом, не отвлекай… Поразительно! Так ты ничего не чувствуешь от этих заклятий-проклятий? Когда ходишь, сидишь, ешь, пьешь? Особенно когда спишь — кошмары не мучают?
— У-у!.. — Хвак виновато пожал плечами. — Ничего не чувствую. Пить иногда хочу. И есть.
— У тебя претолстая кожа! Это тоже образное выражение, не принимай его прямо… Подобную телесную и аурную мощь я, пожалуй, никогда в своем долгом и богатом опыте… Был у меня один друг среди смертных, который, сам не обладая колдовством, также мог проходить невредим сквозь чужую магию, как тургун сквозь паутину… маркиз один… Впрочем, в таких делах все изначально непредсказуемы — судари и рабы…
— А я свободный человек! Я не раб!
— Да знаю, знаю… Все, я закончил, отдыхай. Посмотрел я на твою ауру, так и сяк ее повыстукивал… Не возражаешь отварчику на ночь попить? Тем временем, про эти заклятья объясню, сам тебя послушаю с превеликим любопытством. Попьем?
— Неплохо бы.
Снег заварил в котелке пучок сухих трав, из дорожных припасов, себе достал небольшой роговой кубок, а для Хвака нашел тут же в траве и ловко свернул вместо кубка нечто вроде воронки из пожухлого листа рогари.
— Старайся пить из одного положения: куда первый раз губами приник — оттуда и подглатывай, а то я заклятье непрочное наложил, расползется твой кубок и кипятком тебе прямо на портки… Если же заклятье усилить — вкус извратится, пить невозможно будет. Как ты так путешествуешь — без плошки, без кружки? Словно голытьба какая!.. Уважать же себя надо.
— Да… Я это… куплю… потом…
— Угу, всегда потом… Так ты что-то начал рассказывать про какую-то Хаврошу? И вообще — мне было бы весьма поучительно тебя послушать: кто ты, что ты, откуда такой взялся?..