Пентхаус
Шрифт:
Правда, она недолюбливала взрослых парней. Непонятно даже, почему она терпела меня.
Возле подъезда «шевроле» ныряет в лужу. Таня улыбается и жмет на тормоз.
— А скажи мне честно, Тёмсон, — наконец произносит она. — Ты думаешь, у вас и правда любовь?
— Не веришь?
Таня пожимает плечами.
— Я, видишь ли, довольно детально изучала… подростковую психологию, — говорит она. — Или, точнее, что у них вместо психологии.
— Не знаю, — честно говорю я. — Наверно, любовь. И нет там никакой психологии.
— Правильно. Ничего там нет. Поэтому мне хотелось бы, чтобы твоя Марина пожила без тебя какое-то время. — Таня глядит на меня в упор. — Ты на нее хреново влияешь. Впутаешь ее в какую-нибудь историю, а мне потом отвечать.
Я раскрываю рот, но она не дает мне сказать ни слова:
— Пообещай мне, что не будешь ей звонить.
— Обещаю, — говорю я.
— И… если она сама позвонит…
Тут она останавливается. Смотрит на меня, а я на нее, и каждый думает о своем.
Мы до сих пор понимаем друг друга без слов.
— Пока, Тёмсон, — говорит она.
— Спасибо тебе, — повторяю я. — Увидимся.
Мне хочется поцеловать ее, но это невозможно. Не спуская с нее глаз, я открываю дверцу — и ставлю ногу прямо в холодную лужу. Подпрыгиваю и ругаюсь (почему-то по-английски). Танька за рулем помирает со смеху. Это действительно весело, а главное — все это уже было когда-то давно, когда мы катались на «фиесте» и даже не думали расставаться.
Пока не встретили Маринку.
Я хлопаю дверцей, и «шевроле» по темной водной глади уплывает прочь. Рубиновые фонари скрываются за поворотом. Мимо проходит сосед с собакой, собака тянется ко мне и невежливо чихает — наверно, от меня до сих пор воняет обезьянником.
— Здорово, Артем, — говорит собачий хозяин. — По лужам гуляешь? Романтично, ага.
Он улыбается. Чего-то он недоговаривает. Черная гладкая немецкая овчарка обнюхивает мои грязные брюки, весело машет хвостом. Она молоденькая, и глаза у нее темные, блестящие. Хозяин ради шутки назвал ее Маздой. Они с моей «маздой» ровесницы, и даже масти одной. Только эта, с розовым языком, никуда от хозяина не убежит.
— Ну, мы пошли, — говорит сосед. — Маська, вперед…
На бегу Маська (я клянусь) оглядывается, будто хочет что-то сказать. Она даже гавкает вполголоса от избытка чувств. Хозяин увлекает ее за собой, туда, где среди сырой листвы горят фонари. Собака чихает, прыгает между лужами.
Консьержка, прячась в своем окошке, провожает меня внимательным взглядом.
Поднявшись к себе на тринадцатый, я останавливаюсь. Дверь на лестницу приоткрыта. Кто-то есть там, в темноте. Кто-то сидит на подоконнике между этажей и соскакивает, заслышав мои шаги.
И там, в темноте, я обнимаю Маринку. «Артем», — шепчет она мне в ухо. Она так редко называет меня по имени. «Что?» — спрашиваю я. «Я видела, как вы приехали. И я подумала… — я не даю ей договорить, и она недовольно меня отталкивает. — Погоди. Я подумала, если ты придешь с Таней, то я…» — «Что, что?» — повторяю я с дурацкой улыбкой. «То я выброшусь из окна», — заканчивает она серьезно.
Самое удивительное, что это правда. Только ведь Танька тоже знала об этом, — понимаю я. Ей ли не знать подростковую психологию. Или что там у них вместо психологии.
Чем бы оно ни было — гормоны всегда будут сильнее.
005. Алые розы
Утром я расхаживал по закопченному офису, беседуя по телефону со страховой компанией, когда раздался стук в дверь, и на пороге появился майор Алексей Петрович.
— Ничего себе, — он даже присвистнул. — Мне сообщили, да я не поверил. А тут вон оно что.
«Сообщили?» — удивился я.
Но майор не стал ничего объяснять.
— Дело есть, — сказал он вместо этого.
В «мерседесе» майора было прохладно и спокойно. «Хорошо плыть на таком корабле среди житейских бурь, — размышлял я. — Пусть даже корабль взят со склада конфискатов».
Я протянул руку и влил в себя стопку коньяку. Проницательный Алексей Петрович понял, что мне необходимо взбодриться. Он заранее принял меры.
— Я не стал бы заезжать, но дело срочное, — говорил он за полчаса до этого, любезно отворяя передо мной дверцу. — И мигалочка, понимаешь, на трассе не помешает.
Мигалочка, не заметная из салона, не мешала на совесть. Черный двенадцатицилиндровый крейсер рассекал разноцветное, купленное в кредит житейское море, как нож режет воду. Казалось, водитель даже по сторонам не смотрит. За городом меня вдавило в спинку.
— А дело такое, — продолжал Алексей Петрович. — Разумеется, по твоей части. Вечеринка с передозом на депутатской даче. Наелись таблеток и полезли в бассейн. Кошмарное зрелище. Два трупа, пятерых откачали. Все девчонки и пацаны, по пятнадцать лет и по шестнадцать.
Я нахмурился:
— Почему по моей части-то? Я с золотой молодежью дел не имею.
— Да уж знаем, хе-хе… не имеешь… разве что с серебряной…
Вздрогнув, я умолк.
— Так что вот так, — продолжал Алексей Петрович. — В моей практике ничего подобного еще не было. Все же… дети. И ведь никто не наркотиками не балуется, что редкость. Уже проверяли.
— Когда все случилось?
— А вот прошлой ночью и случилось.
— Полнолуние, — произнес я.