Пепел Ара-Лима.
Шрифт:
— Давно, значит, следишь? — усмехнулся Йохо.
— Ну так…, — ворон замолчал, соображая, чего это он перед шустрым лесовиком разговорился.
Вышли они на берег речушки неглубокой. Вода хоть и тихая, но с ледяных гор начало брала, так до самого моря и не нагревалась.
Йохо недовольно поморщился, но в обход, до брода известного, идти не решился. Помнил слова ворона о солдатах, которым не терпится пощекотать его, беглого, мечами наточенными. Решил здесь реку переходить. Ступил в воду прозрачную, поморщился.
—
Лесовик совет выполнил, задрал сумку с подарком, что от телохранителя королевского получил. Чтобы там ни было, ворон плохого не посоветует. Если сам майр за куль тот смерть принял, то и он, Йохо, должен ношу тяжелую до колдуна в целости и сохранности доставить.
Уже на середине течения холодного екнуло сердце у лесовика. Почувствовал, как задергалась сумка с кулем. От неожиданности нога на скользком камне подвернулась. Потерял лесовик равновесие, да с головой под воду ледяную ушел. Но руку с сумкой не опустил. Потому, как в одно мгновение услышал писк неразборчивый и понял, что не золото королевское тащит.
— Ох, увалень! Ох, раззява! — Авенариус бегал по берегу, хлопал крыльями, да причитал в полный голос. — Кому дело важное поручили? Безногому лесовику! Рукой загребай, дурень! Да неужто во всем лесу умнее кандидатуры не нашлось. Дегенерата послали страну спасать.
Йохо на ворона старого не обижался за слова обидные. Может, потому, что были они незнакомые и на слух вполне приятные. Да и не до обид было. Тело от воды судорогой вмиг свело. Внутри все от холода страшно тряслось, зуб перестал на зуб попадать. Кое-как на берег сухой выкарабкался. На четвереньках, зубами стуча, выполз на траву зеленую, сочную. Скрюченными пальцами, ножом помогая, стал рвать застежки на сумке.
— Что там? О, Гран!
Лесовик торопливо, не вслушиваясь в невнятные объяснения ворона, развернул кулек, майром Элибром переданный. А как развернул, ахнул удивленно, да так и замер, ошарашенный:
Смотрело на лесовика из куля личико крошечное, красное, сморщенное, с маленькими припухшими глазками. Взгляд неосмысленный, невидящий. Рот с беззубыми деснами. В крике распахнут.
— Отец наш Гран! Да что же это? Да как же!?
Личико морщинистое покраснело больше, с новой силой запищало.
— Успокоить его надо, — ворон, убедившись, что содержимое куля в полной сохранности, успокоился. Обратно на камень взгромоздился.
Йохо, не думая что творит, пятерней грубой закрыл лицо сморщенное.
— Что делаешь, дурень деревенская! — Авенариус аж подпрыгнул от ярости, завопил со всей силы, набрасываясь на лесовика. — Задушишь малого.
— Так что делать? — совсем растерялся лесовик, руками разводя.
— Покопайся в тряпье, бутылка там должна быть.
Йохо, дрожа от холода, но больше от возбуждения, раскидал по сторонам дорогую парчу, белые простыни. Ворон прав оказался. Отыскалась глиняная бутыль, тряпочной соской заткнутая. Молоком на четверть наполнена.
Лесовик, до ребенка не дотрагиваясь, сунул тряпку в резиновый рот. Писк кошачий сразу стих, осталось сопение тихое.
— Гляди-ка, получилось! — ощерился лесовик, победно посматривая на ворона. Мол, знай наших. Мы не только по лесу бегать умеем.
Но ворон старый восторгаться успехами лесовика не спешил:
— Рубашку свою снимай. Да не спорь, делай, что говорят. Ну и что с того, что мокрая? Не видишь, старые простыни совсем того…, негодные стали, по причине естественной. Не пожалей тряпья деревенского для дитяти малого. К телу прижмешь, по дороге само высохнет. Да не выкидывай ничего. Негоже след оставлять, да и колдун приказал все в целости доставить.
Дождавшись, пока детеныш насытиться, Йохо кое-как замотал заснувшее красное тельце в куль, уложил сверток в сумку. Обнял с нежностью для себя непонятной.
— Надо быстрее в деревню возвращаться. Там помогут.
И поспешил широким шагом, плавным, чтоб сумку не потревожить лишний раз.
Много мыслей разных в голове у лесовика толкалось. Слаживал он мозаику загадочную. У ворона ничего не спрашивал, сам догадывался. Вспоминал слова майра, будто в живую слышал просьбу его последнюю. Сберечь во что бы то ни стало силу и надежду Ара-Лима. Не забыл и то, что Элибр телохранитель короля Хеседа, год назад взявшего в жены натцахскую принцессу Тавию. Выходило удивительное.
Неужели несет он наследника Ара-Лима, ребенка Хеседа и Тавии? Не может такого быть!
— Может, лесовик, может, — ворон от Йохо не отставал. Изредка взлетал к верхушкам деревьев, местность обозревая. Но все больше рядом с крыла на крыло ворочался. Предупреждал о ямах, листвой запорошенных. О лужах скользких. О кочках неприметных. В мысли чужие без разрешения влезал. Колдун ясно приказал, за каждым шагом посланца следить.
— Как же так? — удивлялся Йохо, ступая по тропе незаметной. — Зверь, и тот детеныша своего одного надолго не оставляет. От зуба шального бережет, из пасти кормит. А королева, выходит, мальчонку бросила? На телохранителя оставила? Куда король наш, добрый Хесед смотрел? Это же детоубийством пахнет.
— Дураком ты, лесовик, был, дураком и подохнешь. Королева и король в столице осажденной остались. Уж не знаю, живы ли? А телохранитель верный, Элибр смелый, наследника из города обреченного сквозь заграждения кэтеровские провез. Невелик шанс был, но майр тот случай использовал. А потом и жизни не пожалел за куль, что в сумке твоей сны видит.
— За силу и надежду.
— Что? — не понял ворон.
— За силу и надежду Ара-Лима. Так майр Элибр сказал. Что же теперь с детенышем станет?