Пепел Ара-Лима.
Шрифт:
Не открывая глаз, потянулся к зачесанному месту, да так и замер с рукой вытянутой.
Хороший лесовик чует траву вонючую за сто шагов. Живность лесную за триста. А злого врага за добрую тысячу. Особенно если со стороны ветреной. Только на сей раз почуял Йохо не траву и не зверя и не врага далекого. Мертвым в лицо пахнуло. Да так близко, что, хоть и смел лесовик с детства был, испугался не на шутку. Даже глаза открывать не захотел.
— «Вот же нелегкая занесла, — думал лесовик, одними пальцами осторожно к ножу поясному подбираясь. — Говорили, и не раз, старики
Проверенный нож с рукоятью из твердого черного дерева, что растет за Изумрудными болотами, лег привычно в ладонь. Та сама сжалась в хватку крепкую.
— «А ведь сам беду накликал. Про две могилы вспомнил ни к месту, ни ко времени. Теперь не вырваться. Даже старики древние, по самую шею плесенью заросшие, ни разу про героя не слышали, кто от дуба живым уходил. И я не лучше».
Собравшись духом и смелостью, закричал Йохо воем молодецким. Тем воем страшным, за который и имя странное получил. Вскочил в одно движение на ноги, ширанул ножом острым да широким перед собой. Глаза на всю возможную ширину растопырив, бросился вперед, стремясь дерзким бегом уйти от тех, кто его окружил.
Коряга гнутая не вовремя под ногу легла. Сбила резвый ход. Разъяренной мордой о сухую землю врезала. Перевернула несколько раз, меняя небо и землю местами.
Понял лесовик, что не уйти от дуба живым. Не отпустят. Но живым отдаваться не захотел. Слишком много резвости в нем имелось, чтобы каждому мертвецу в целости отдаваться. Жирно-то не станет?
Рука нож заветный не выронила. Глаза не ослепли. Тело не околдовано, не обездвижено. Драться надо, чего зря мозгами ворочать? На том свете для этого времени предостаточно найдется.
Вскочил торопливо, нож вперед выставил, чтоб близко никто не смел подойти, да только теперь и осмотрелся. А как осмотрелся внимательно, совсем тоска осилила.
Стояли, окружив с четырех сторон, тринадцать смертцев.
От живых лесовиков мало что осталось. Кожа сухая, местами треснутая, огнем и корнями подземными порванная. Лохмотьями истлевшими чуть прикрытая. Рожи ссохшиеся, страшные. Ничего хорошего лесовику не предвещающие. В пустых глазницах песок пересыпается, на землю, давно кровью политую, просыпается. Тянут руки тонкие к Йохо, но с места не двигаются.
— Идем с нами, брат наш, — Йохо от услышанных голосов заунывных чуть не поседел раньше времени. Но вовремя одумался, только ножом лишний раз по воздуху провел. Словно границу указал, через которую переступать никому не советовал. — Идем с нами, брат наш. Под землей тишина и спокойствие. Никто не потревожит, никто кровь безвинную не прольет. Идем с нами. Тоскливо нам одним под корнями мертвыми лежать. Все песни перепеты, все подвиги пересказаны, все истории по тысячу раз вспомнены. Тоскливо нам!
— Не рассказчик я вам, братья, — как можно ласковее ответил Йохо. Чувствовал, не стоит злить мертвых лесовиков. Рассердятся, от беды не уйти. — Другого поищите. Дело у меня здесь. Поэтому и потревожил ваш сон долгий. Встреча, стало быть важная. Но я достаточно наждался, уйти пора. Ждут меня.
— Смерть тебя ждет, брат наш. Мучительная смерть. Не от нас, слабых. От зверя черного. Лучше с нами иди. Там, под мертвым деревом тебя никто не найдет. От всех бед укроем. Убаюкаем. Не увидишь ты моря красные, не увидишь землю багровую. Без тебя смертный мор по земле пройдет. Идем. Тоскливо нам.
— Тоскливо вам? — совсем осмелел лесовик. Голосом покрепчал, смертцев передразнивая. Умом понял, раз смерть от зверя черного, а не от тринадцати мертвецов, то и бояться нечего. От смерти еще никто не убегал, но кой-кому прятаться удавалось. Поживет еще лесовик Йохо. А придет проклятая, поборется. — Так что ж, веселить вас должен? Я вам не бродячий циркач, булыжниками жонглирующий. И не певец. Видите, нет при себе ни струны, ни дудки. Расступитесь, братцы, да пройти не мешайте. Я хоть и живой, но в гневе сильно опасный.
Быстрой тенью метнулся навстречу первый смертец, острым пальцем в глаз метя.
Йохо крякнул, приседая, от удара коварного уходя. Ждать не стал, рубанул ножом по руке, словно ветку пытался срезать. Да ничего не получилось. Проверенное железо как о камень звякнуло, от костей отскочило. От удара нож из ладони сжатой вырвался, отлетел в сторону, в щель земную по рукоять вошел.
— Обманули братцы, — закричал лесовик, кулаками отмахиваясь. — Набрехали с три сумки! Все одно ваша не возьмет!
Хоть и был Йохо силой да ловкостью не обижен, через минуту уже знал, что не справиться ему с смертецами. Кулаки его черепа обгорелые не крошили, кости окаменевшие не ломали. Да и не сильно кулаками помашешь, когда на тебя тринадцать смертцев разом наваливаются, костлявыми ручищами за разные места цапают, в глаза целятся, да норовят пальцы сухие в рот засунуть, порвать щеки отъеденные.
Когда на землю мертвую повалили, совсем лесовик отчаялся. Вспомнил Грана, колдуна вспомнил, на погибель пославшего. Удивиться успел, что зуба больного совсем не чувствует. Выбили проклятые смертецы, не пожалели. Хотел в кольцо свернуться, уж больно сильно ногами мертвые лесовики пихались, да не успел.
Разом смертецы отступили, вскинули черепа, песком наполненные. Будто услышали то, что Йохо пока не слышал. Заговорили на языке древнем, лесовику непонятном, к кореньям дуба поспешили.
— Эй! — вскинул руку лесовик, поднимаясь, — Вы что?
Один смертец, чуть задержавшийся, обернул к Йохо глазницы, песком плачущие:
— Когда совсем невмоготу станет, приходи. Примем радостно.
— Ага, — мотнул головой Йохо, соглашаясь. Не верил, что пустяками отделался, синяками, царапинами, щекой порванной, да зубом потерянным. Задом подальше от дуба попятился. — Ждите, как же.