Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
— Э, молодка, — хмыкнул старик, роняя засов. — Если б все было так просто, я бы не торговал тут уже полвека. Хиланскими буквицами теперь расписывают? И что же они расписывают? Торговые списки на древесной коре? Напутствие пастухам на плоских щепках? Нет, лапани — древний народ. Очень древний. И язык у них древний, и буквицы. На вязь похожи. Словно кудель кто вытягивал, петли на ней вязал да ровнял потом по пергаменту. Теперь так уже не пишут. Если только в Гиме. Там еще остались мудрецы. Ну так чего говорить-то на улице, уж заходите. Все лучше с кем-то языком помахать, чем от страха в постели дрожать.
Внутри лавки было темно, но старик извлек откуда-то из-под жилета пару камней, ударил одним о другой, озарив обширное помещение снопом искр, утопил искры в сухой пакле, раздул пламя, и вот уже замерцала масляная лампа, извлекая из полумрака длинные полки, на которых чего только не было. Древние кувшины и чайники, блюдца и чашки, лампы и прялки, статуэтки и тростниковые циновки, причудливые стулья и табуреты и тронутые ржавчиной доспехи. Казалось, что со всего Хилана, если не со всего Текана, свозили во владения торговца разный хлам, и он мало того что не отказывал никому, а выкидывал только то, что расползалось у него в пальцах или рассыпалось в пыль. Свитки и пергаменты же он, похоже, продолжал хранить и в виде пыли. И пожалуй, от его яростного чихания не менее половины из них разлетелось во все стороны.
— Вот, — наконец развернул торговец на испещренном шрамами черном столе ветхий от старости сверток. — Тут пять листков, и уверяю вас, что больше вы не найдете нигде, разве только в хранилищах иши, да и то если ушлый хранитель не добрался до тех пергаментов и не соскоблил их для занесения на них каких-нибудь глупостей.
— Тут, выходит, записаны не глупости? — принялся рассматривать письмена Кай.
— Если у тебя хорошая память, парень, я могу прочитать все пять, — усмехнулся старик, — молодка-то твоя, я вижу, приуныла? Да, мало того что буквицы странные, так на первый взгляд еще и не разберешь, где одно слово кончается, а другое начинается. Это если не знать, что вот эти узелки и есть границы между словами! На самом деле, говорите сразу, будете брать или нет, а то с месяц назад явился тут один хиланец с мутным лицом, заставил вот так же эти свертки разворачивать, а так и не купил.
— Сколько хочешь за них? — спросил Кай.
— Сколько? — Старик окинул взглядом охотника, его спутницу, скорчил гримасу, оценивая потертые куртки, щетину на лице Кая, наконец махнул рукой: — За полновесную серебряную хиланскую монету отдам все пять!
— А если прочитать? — поинтересовался Кай.
— Да что тут читать? — удивился торговец. — Вот торговая расписка, в которой отчет о продаже коней, ослов и пустынных коров. Это смета на ремонт крепостной стены, наверное, в самой Гиме, — есть такая крепость на излете Восточных Ребер. Это заклинание на дождь, летом я пробовал, не работает. Здесь-то не работает, а уж в Холодных песках тем более. Вот отрывок из жизнеописания кусатара, без начала и конца. И кусок уложения базарных дней на торжище у гимского перевала. Если добраться до Гимы, думаю, выручить монет пять можно.
— Добавлю серебряный. — Кай развязал кошель. — Час или полтора у нас еще есть. За него ты дашь нам крепкой бумаги и писало. Пять листов. Мне нужно, чтобы так же, как на этих пергаментах, построчно было переписано все. Но теканскими буквицами, и тут же чтобы повторено все было по-текански!
— Да это труда на неделю! — возмутился старик.
— Полтора часа! — потребовал Кай и выкатил на стол еще монету. — Больше не дам.
Через полтора часа Кай и Каттими удалялись от лавки, хозяин которой вновь гремел засовом и замками и поносил нежданных покупателей, которые разбрасываются серебром, но не понимают, что рука у старика уже дрожит и глаза почти ничего не видят.
— Не лгал? — спросил Кай. — Не вычерчивал какую-то бессмыслицу?
— Нет, — мотнула головой Каттими. — Я уж присмотрелась. Одинаковую вязь одинаковыми словами переводил. Да и язык знает. К чему бы он стал хитрить? И все-таки я хоть и говорю по-лапаньски немного, но из пяти слов знала два. Хотя посиди над этими листками с день, прочитала бы все. Зачем только, понять не могу? От серебра избавляешься?
— Посидишь еще, — уверил ее Кай. — И серебро мне пояс не рвет. Ты все еще ничего не поняла?
— Нет! — вытаращила она глаза, даже остановилась.
— Я все помню, — сказал ей Кай. — Если что и забываю, то сяду, закрою глаза, и, будь уверена, вспомню в подробностях. Ты разве забыла мелкие письмена на браслете, что нацепил на тебя Такшан?
— Они! — пораженно прошептала Каттими.
— Они, — кивнул Кай. — Если обойдется с нынешним концом Хилана, сяду и вспомню. Вычерчу тебе письмена, а ты переведешь, что написано было на том браслете. Эх, жаль, в Кету нельзя уже попасть!
— Надпись на сводах! — в испуге прижала ладони к губам Каттими.
— Вот именно! — скрипнул зубами Кай. — Может быть, и здесь что-то на сводах! Нельзя оставлять за спиной темное, обернешься и споткнешься.
— Как обернуться? — схватила охотника за руку Каттими. — Где мы и где тот браслет? Сводов в Хилане несчитано! А четыре часа уже скоро. Только не обойдется с Хиланом. Ты разве сам не чувствуешь?
Он чувствовал. Теперь, когда жажда не сушила глотку, когда ломота не взламывала виски, он чувствовал беду, которая была в тысячи раз больше той беды, что он видел за всю жизнь, и она черной невидимой тучей поднималась над стенами Хилана.
— Поспешим, — предложил Каттими Кай. — Думаю, придется обойтись и без обеда, и без отдыха. Сейчас в смотрительную, потом к этому Аршу, а там к Водяной башне. Наймем лодку и уйдем на другой берег.
— Лодку — и на другой берег! — радостно кивнула Каттими и тут же сморщила нос. — А может, не пойдем к Аршу?
— Пойдем, — отрезал Кай. — Надо. Чувствую, надо.
— А если бы мы были в Кете? — спросила Каттими. — Если бы нас позвали в замок, мы пошли бы, а он бы рухнул?
— Знаешь, что я тебе скажу, — усмехнулся Кай, — если бы мы остались в Кете и пошли бы в замок, думаю, что он бы не рухнул.
— Тебя так сберегают? — поразилась Каттими. — Я бы согласилась, если бы Пагуба с такой же силой накатывала на меня одну, как она пытается сберечь тебя.
Дробилку замело снегом, и стальные крючья торчали из сугроба, разевая челюсти, как неоперившиеся птенцы в гнезде, вымаливали порцию плоти. Кай долго стучал в ворота смотрительной и уже подумывал, а не поднять ли решетку водостока и не проникнуть внутрь известной ему воровской дорогой, когда в воротах приоткрылось оконце и на вопрос: «Чего надо» — пришлось ответить: «К подмастерью». Сами воротины, которые открывались внутрь, сдвинулись не скоро. Когда наконец одна из них подалась, Кай увидел с десяток молодых парней, почти подростков, с лопатами, которые пытались отрыть ворота от снега, словно решившего наполнить двор смотрительской вровень со стенами.