Пепел и пыль

nastiel

Что и так понятно. Бронберту не выжить.

Немного посидев рядом с Бронбертом и вслушиваясь в его отрывистое дыхание, я поднимаюсь, подхожу к распахнутому настежь окну. Воздух тёплый, он душит. Хочется прохлады.

Комната Васи, как и моя, располагается на первом этаже этого громадного дома. Я забираюсь на подоконник, свешиваю ноги и легко спрыгиваю, приземляясь аккурат на цветочную клумбу.

Завтра тётушка решит, что на её драгоценные растения снова совершил набег соседский пёс.

Босыми ногами ступаю по траве. Останавливаюсь там, где она кончается и начинается

голая земля. Шаг дальше делать не решаюсь, но и возвращаться в дом не хочу, поэтому опускаюсь на траву: сначала сажусь, потом откидываюсь назад. Звёздное небо окрашено в чернильный цвет. Закрываю глаза и пытаюсь представить то, что простиралось над нашими головами в Огненных землях, но, как ни пытаюсь напрячь воображение, выходит только путаница, мешанина из кадров.

Тогда я мысленно возвращаюсь домой.

Моя жизнь не была яркой или интересной, необычной или такой, где каждый день — дар, сокровище, нечто, наполненное самим ощущением того, что ты живёшь, а не существуешь. Но в ней были любимые: мама, Даня, Кирилл, Лия.

Да, я была лишь одной из миллиарда, но, по крайней мере, иногда я была счастлива.

А что сейчас? Я яростно мечу на место героя, хочу спасти невинных — будущих жертв, имена которых никогда не узнаю. При этом собственная мать наверняка ненавидит меня за то, что я пошла путём отца, лучшая подруга мертва, отношения с братом уже никогда не будут прежними, а у лучшего друга теперь есть те, кто легко сумел меня заменить.

Моя жизнь больше мне не принадлежит.

Открываю глаза. Цепляюсь взглядом за звёзды и строю между ними дорожки, вырисовывая кривые линии. Нахожу Кассиопею (или мне лишь кажется, что это она?). Автоматически касаюсь каждого запястья по очереди, но вместо браслета нахожу лишь Нити Времени. Потираю ладони. На улице тепло, но дрожь, пробирающая меня до костей, идёт откуда-то изнутри. Как судорога, от которой никак не избавиться, пока она сама не решит отступить.

Поднимаю корпус и тут же вздрагиваю. От испуга мурашками покрывается всё тело. Мысленно прикидываю, успею ли убежать. Едва ли — вход в дом с противоположной стороны. Да и не станет он нападать на меня — здесь, в этом мире, он считает меня своим другом. Поэтому я лишь поднимаюсь на ноги, стряхиваю здоровой рукой землю и траву с пижамной сорочки и выдавливаю из себя самую дружелюбную улыбку, на которую способна.

— Христоф? — хорошо, что удивление моё неподдельное.

— Сюрприз! — Христоф разводит руки в стороны. — Хорошо, что ты здесь — не надо вламываться в дом.

Христоф подходит ко мне. Я парализована: не страхом, любопытством.

— Зачем ты пришёл?

— Поговорить.

Христоф пинает землю под ногами. Даже в полумраке ночи его глаза отдают морской голубизной.

— О чём?

— О доверии.

— Не думаю, что понимаю тебя.

Христоф суёт одну руку в карман брюк и вытаскивает оттуда бутылочку с жидкостью, содержимое которой переливается холодным золотом. Он протягивает её мне. Я медлю.

— Что это?

— Для твоего плеча, — Христоф кивает на вывихнутую руку. — Сустав восстановится за пару часов. И щеке тоже поможет.

Если

я буду сомневаться слишком долго, Христоф что-то заподозрит. Поэтому принимаю бутылочку. Верчу её в пальцах. Жидкость в бутылочке густая, переливается медленно.

— Это нужно пить?

Христоф усмехается.

— Только, если хочешь умереть. Это мазь, Аполлинария. Не водка.

Хмыкаю, зажимаю бутылочку в кулаке.

— Спасибо, Христоф.

— Рис, — поправляет он. — Ты можешь называть меня Рисом. Так меня кличут друзья.

— Но мы не друзья.

Рис пожимает плечами.

— Пока нет, но… — замолкая, он некоторое время смотрит на что-то позади меня. — Об этом я и хотел поговорить. Об этом, о прошлом и о будущем.

Аполлинария во мне не должна понимать, к чему ведёт Рис, но я сама, как более проинформированная часть нашего дуэта, кажется, догадываюсь. И всё же притворяюсь, в очередной раз говоря словами человека абсолютно несведущего:

— Я тебя не понимаю.

Рис кивает головой, мол, так и думал. Подходит ближе, окончательно сокращая расстояние меду нами. Рост у Риса внушительный, равно как и у его племянника, с которым мне уже удалось свидеться. Удивительно, насколько сильно они похожи внешне: братья, а не дальние родственники.

Рис чуть приседает, отставляя одну ногу назад. Он делает это, чтобы мы стали на одном уровне? Похоже на то: теперь он заглядывает точно мне в глаза.

— Поверишь ли, если я скажу, что через несколько лет ты встанешь на мою сторону и окажешься чуть ли не единственной такой, когда все, даже самые близкие, отвернутся?

Я не знаю, что будет твориться между Аполлинарией и Христофом в будущем, которое пока не случилась. Но догадываюсь, насколько велики будут последствия моего решения, принятого сейчас, в настоящем.

Попав сюда, мы уже всё изменили. Больше нам нечего терять.

— Итак? — спрашивает Рис, видимо, слишком долго ожидая моего ответа.

Я киваю, доказывая, что обдумала его слова, и тихо произношу:

— Я готова тебя выслушать.

Незнакомка. Глава 4

Пока Рис делится известными мне фактами, я позволяю себе рассредоточиться и подумать о Бронберте, располагающемся в соседней комнате. Какова вероятность, что ведьмак сможет почувствовать присутствие одного из своих экспериментов там, где его быть не должно? Эта мысль очень меня напрягает. Я сжимаю в кулаке пустой флакончик из-под принесённой им мази (которая по запаху напомнила коктейль из гуталина и бананов) и прикидываю пути отступления в том случае, если Рис вдруг потребует у меня объяснений.

Рису удаётся привлечь моё внимание только громко задав вопрос и коснувшись моей коленки. Едва ли он что-то вкладывает в этот жест, но мне его ладонь кажется мертвецки холодной даже через ткань сорочки. Я чуть отодвигаюсь от Риса, стараясь вложить в это движение как можно больше естественности, чтобы оно не походило на немой крик: «Убери от меня свои злодейские лапы!».

— Ты не выглядишь озадаченной, — произносит Рис, хмурясь. — Я рассказал тебе о том, что прибыл из будущего, а ты, кажется, совсем этим не шокирована.