Пепел и пыль
Шрифт:
От слов девушки мне становится не по себе. Вроде бы она не говорит ничего страшного или нового, но тон её голоса, полный безнадёги, заставляет меня поёжиться.
Так может говорить только тот, кого это когда-то коснулось.
— Вы миротворец? — спрашиваю я, когда замечаю жёлтые манжеты за белыми рукавами халата.
— Куратор миротворцев. Меня зовут Марта.
— О, — только и вырывается у меня. — Мы с вами должны были завтра познакомиться.
— Ну, не думаю, что кому-то стало хуже от того, что мы сделали это раньше, — улыбается Марта. От её улыбки мне становится легче. — Береги руку, Слава. И постарайся больше
***
Из-за ушиба Татьяна разрешает мне пропустить спарринг, но вместо этого в альтернативу даёт задание Нине потренировать со мной удары ногами. У нас в распоряжении перчатки, которые Татьяна обозвала боксёрскими лапами, и полчаса. Потом она проверит мой результат.
— Слышала, ты устроила спектакль в кабинете у капитана, — говорит Нина. Она поднимает лапу на уровень своего живота и переворачивает её вниз. — Удар носком.
— Кто тебе сказал? — я осторожно бью по лапе, боясь причинить Нине дискомфорт.
— Стены тонкие. И бей сильнее, а то с таким ударом тебе разве что балет танцевать.
Учитывая обстоятельства, я принимаю Нинины слова как оскорбление. Ей явно лучше видно — слабая я или нет. Уж кто, а она точно не будет делать мне поблажки только потому, что я чья-то там дочь.
— Так что? — произносит она спустя какое-то время. — Семья воссоединена? Уже заказала ему кружку с надписью: «Самый лучший в мире папа»?
Замахиваюсь и бью со всей силой. Руки Нины чуть вздрагивают — она явно не ожидает такого энтузиазма. Вижу, как тут же напрягаются её мышцы.
— Приму это за «нет».
Качаю головой между ударами. Нина рефлекторно повторяет это движение за мной.
— Ты уж извини, что сегодня так вышло. — Её громкий голос заглушает очередной удар моего носка о кожаную поверхность лапы. — С машиной, с наручниками, с твоим папаней. Но нам правда нельзя было говорить тебе.
— Проехали, — сквозь зубы произношу я.
— Уверена? Если ты останешься с нами, не очень хочется проснуться в одно прекрасное утро с ножом, представленным к горлу.
Я меняю ногу. Левая слабее, ей нужно больше времени для тренировки.
— Не собираюсь я тебя убивать. Ты не виновата в том, что Дмитрий — трус.
— Может, не всё так просто? Вдруг у него были свои веские причины уйти?
Я останавливаюсь.
— Твои родители в разводе?
— Нет.
— Тогда ты не знаешь, о чём говоришь.
Больше Нина вопросов не задаёт. Оставшееся время мы тренируемся молча, и хотя мне немного не по себе от того, что Нина могла на меня обидеться, вида я не подаю. Как только истекает положенное время, к нам подходит Татьяна. Она забирает у Нины лапы, надевает их сама и просит меня произвести девять ударов: два на быстроту реакции, где она поднимает лапу в воздух, а мне нужно незамедлительно нанести удар, два на силу, где я должна бить во всю имеющуюся мощь, и пять на выносливость, где я должна нанести одинаковые удары раз за разом, не возвращая стопу на пол.
У Татьяны непроницаемое лицо и в процессе, и когда я уже заканчиваю. Поэтому мне сложно сказать, довольна она или нет.
— Кажется, мы нашли твою сильную сторону, — говорит она, снимая лапы.
— Какую?
— Гнев. Неплохо для новичка, Слава. Неплохо. Конечно, могло бы быть и лучше, если бы ты ещё при этом хоть моментами включала голову.
Я поджимаю губы и киваю. Наверное, стоит засчитать это за похвалу. С огромным натягом, но всё-таки.
— Что теперь?
— Смотря, как твоя рука, — отвечает Татьяна.
— В порядке, — вру я.
На самом деле, рука страшно ноет. Мазь дала лишь временно облегчение.
— Тебе нужен отдых, — Татьяна отдаёт Нине лапы и просит, чтобы та убрала их на место. — Но я не люблю бездельников, поэтому можешь пока присоединиться к тем малахольным на полу. — Я оборачиваюсь, прослеживая за поднятой рукой. — Они занимаются йогой. Господи, клянусь чем угодно, что в день, когда поза прогибающейся кошки спасёт им жизнь, я к чёрту отсюда уволюсь.
Прыскаю, а сама задумываюсь. Отдых бы не помешал, но я знаю, что не время. Конечно, решение здесь принимаю только я: стать стражем или уйти, — но мне необходимо показать всем вокруг, что я больше, чем просто человек, которому повезло родиться в нужной семье. Мне хочется остаться, и именно поэтому я не должна позволять себе останавливаться.
Поэтому я отрицательно качаю головой.
— Хочу в имитационную комнату.
Татьяна прищуривается.
— Редко кто изъявляет подобное желание, — осторожно произносит она. Подходит ближе, касается ладонью моего лба. — Жара нет. Может, ты не только рукой об машину била?
— Я хочу в имитационную комнату, — чётко повторяю я.
Татьяна едва улыбается.
— Ладно, — соглашается она. — Только сделай мне одолжение — попроси у Аниты что-то серьёзнее, чем нож и пистолет.
Я молча киваю и иду к двери. Прежде чем открыть её и выйти в коридор, оборачиваюсь, потому что чувствую на себе чей-то взгляд, но не нахожу никого, кто бы мог отвлечься от своей тренировки: Бен молотит подвешенную боксёрскую грушу, Нина прыгает на скакалке спиной ко мне, Лиза борется на ножах (тех, которыми невозможно ранить) с парнем в солнцезащитных очках. Татьяна, уже давно потеряв неожиданно вспыхнувший к моей персоне интерес, сейчас стоит над одним из защитников и что-то объясняет ему на повышенных тонах.
Хватаюсь за ручку, толкаю дверь от себя. Когда она закрывается за моей спиной, повисает тишина. Я смотрю на свою перебинтованную руку, поднимаю глаза на выключенную табличку «Не входить! Идут учения!» и вдруг у меня срывает крышу. Я разворачиваюсь, упираюсь лбом в дверь и дышу так тяжело, что сводит лёгкие.
Интересно, именно это чувствует Даня, когда забывает дома свой ингалятор?
— Слава?
Мне не пошевелиться. Каждая мышца в теле — свинец. Я понимаю, что это Анита, и что она сейчас стоит где-то за моей спиной, но не могу повернуться. В голове тараканами копошатся мысли о том, насколько сильно мне нужно выложиться, чтобы хоть немного приблизиться к уровню хранителей, миротворцев или защитников, а также как усердно мне придётся работать потом, чтобы стать одной из них.
Именно мысли подводят меня к правильному диагнозу.
Это страх. Паническая атака, чёрт бы её побрал.
С трудом, но разворачиваюсь, теперь прижимаясь к двери спиной. Глаза Аниты за очками просто огромны. Неужели, я выгляжу настолько паршиво?
— Что случилось? Ты в порядке?
Мой ответ уже не имеет значения — она наверняка видит его в моём побелевшем лице, в дрожащих руках, в испарине на лбу. И всё же я произношу это. Собираю последние остатки достоинства и выкидываю их Аните под ноги: