Пепел империй
Шрифт:
Еще очевиднее рационализм мутазиллитов предстает в четвертом тезисе: «Единожды пообещав, Бог обязан (!) дать рай праведникам и ад грешникам, и ни заступничество Пророка, ни милосердие Аллаха не в силах изменить воздаяние».
В этом пункте видно, что живой, яростный и принципиально непредсказуемый Аллах Мухаммеда приобретает черты эллинского Высшего Бытия.
И наконец, пятый пункт — предмет особой гордости мутазиллитов — «единобожие». Именно это положение предлагалось исповедать лицам, вызванным на заседания михны.
По поводу этого пункта один из исследователей ислама писал:
Наперекор
Иначе говоря, воля и желания непостижимого Бога были для мутазиллитов куда менее важны, чем Его разумность и предсказуемость.
Если же принять во внимание, что они отрицали также возможность волшебства, астрологию и даже чудесные деяния древних пророков, то мутазиллиты вполне заслуживают наименования рационалистов и просветителей.
Атака молодого рационализма на традицию захлебнулась быстро. Уже третий наследник халифа ал-Мамуна сменил милость на гнев, отменил михну и поддержал тех, кто требовал «воспринимать Коран и хадисы, не задавая вопроса „как?“».
Это произошло практически одновременно с победой над ересью иконоборцев и восстановлением в Константинополе иконопочитания. Мутазиллитам пришлось замолчать.
Однако вскоре их дело было продолжено следующими поколениями исламских рационалистов.
3
Конец V — начало VIII века по Р.Х. оказались чуть ли не самой мрачной эпохой в истории Китая.
Хозяйственная, культурная, экономическая жизнь пребывали в глубочайшем кризисе. Де-юре китайские земли были объединены династией Тан. На деле страна состояла из огромного количества автономных территорий, сквозь прозрачные границы которых во все стороны бродили варвары-степняки.
Пытаясь хоть как-то изменить ситуацию, Танские владыки разрешают передавать государственные земли по наследству. Провинциальные царьки-цзедуши быстро обзаводятся двором и собственными армиями. Те, у кого армия была посильнее, дают отпор степнякам и принимаются третировать соседей.
Равное в своей бедности китайское общество начинает неудержимо расслаиваться. К середине VIII века закаленные в бесконечных набегах и усобицах окраинные феодалы окрепли настолько, что оказались способны бросить вызов центральной власти.
Как раз в те годы, когда в Халифате Аббасиды захватили Багдад, в Китае поднял восстание цзедуши Ань Лу-шань. По крови он был тюрок. К его армии примкнула конница степняков-киданей.
В 755 году обе имперские столицы, Лоян и Чанъань, пали под его ударами. Танский правитель бежал. Ань Лу-шань был провозглашен императором. Правда, ненадолго. Всего через пару лет новый владыка Поднебесной был убит.
Начавшаяся эпоха осталась в памяти потомков как блестящий героический век. Население империи увеличилось до 52 миллионов облагаемых налогом человек. Блеск императорских столиц слепил глаза.
Официальным титулом главы Поднебесной был Тянь-цзы — Сын Неба. Его власть была священной и неограниченной. Именно от Сына Неба зависело равновесие вселенной и возможность общения людей с высшими силами.
Один из отечественных синологов писал:
Ко второй половине VIII века Танская империя окончательно превращается в теократию. Власть императора обуславливалась тем, что сам он был наследником и земным воплощением легендарного мудреца Лао-цзы. Высшие чиновники императорского двора были отождествлены с богами небес Шаньсяо.
Предполагалось, что августейшие особы достойны не только небесного блаженства, но и вечной земной жизни. Целый штат придворных алхимиков разрабатывал рецепты снадобий, обеспечивающих императору физическое бессмертие.
Как правило, прием снадобий приводил к мучительной смерти императора. Следующий Сын Неба казнил отравителей, тут же привлекал к трону следующих, и все повторялось сначала.
Восстание Ань Лу-шаня стало границей между двумя эпохами. Страна сбрасывала сонное оцепенение «Темных веков». Какое-то время центральная власть хоть и с трудом, но удерживала ситуацию под контролем. Однако чем дальше, тем громче удельные владыки заявляли о своем праве на участие в большой политике.
Сперва о неподчинении столицам объявляют приграничные национальные окраины. На севере собственные царские династии появляются у тангутов, киданей и чжурчженей. На юге — у кхмеров и вьетнамцев. На востоке — у корейцев.
Все они декларировали независимость от китайских императоров, оккупировали прилегающие земли и — не в силах их удержать — тут же дробились внутри себя на множество независимых княжеств.
На всем протяжении «Темных веков» по соседству с Китаем существовала могучая Тибетская держава. Как раз в те годы, когда Китай был объединен первыми Танскими императорами, полумифический тибетский царь Сонцзен-гампо (приблизительно 617—649) объединил местные племена.
Первое, что предприняли тибетцы, — начали ходить в Китай с грабительскими походами. Китайцы отвечали им ленивыми акциями возмездия. К концу IX века центральное китайское правительство оказалось слабо, как никогда. Тут бы тибетцам и развернуться!
Вместо этого Тибет сам развалился сперва на два больших, а потом на множество маленьких княжеств. Следующие два столетия горцы увлеченно резали друг дружку, а о Китае даже не помышляли.
Новое поколение дальневосточной знати было готово зубами вырвать у судьбы причитающуюся долю земного счастья. Авторитет центральной императорской власти не ставился ни в грош. В начале Х века независимые княжества начинают появляться внутри собственно китайских территорий.
В 880 году императором провозгласил себя простолюдин Хуан Чао. В 907-м — окраинный феодал Ли Кэ-Юн и предводитель степняков Абиоцзи. За следующие полвека на престоле сменилось пять династий.
К началу XI века от единства Танского Китая не остается и следа. Столь одноцветная в начале периода, карта Китая теперь была окрашена в цвета восьми самостоятельных государств.
Никто не желал сидеть сложа руки. Дворцовая гвардия в имперской столице по своему усмотрению назначала и свергала императоров. А кто-то неожиданно заинтересовался культурой.
Академик Н.И. Конрад писал:
Во второй половине VIII века в Танской империи после упадка предшествующего периода неожиданно возникает направление, господствовавшее в общественной мысли долгие несколько столетий.
Все это движение, представленное первыми писателями, поэтами, историками и философами средневекового Китая (такими, как Хань Юй, Лю Цзун-юань, Оуян Сю, Су Дунь-по), развивалось под знаменем обращения к древнему просвещению.