Пепел кровавой войны
Шрифт:
Нет, даже еще хуже. Много людей каждый день умирают просто так, в этом нет никакой доблести, но и позора тоже нет... Но после всего, что испытал Мрачный, с какого хрена он должен умереть за клан Рогатого Волка? Он решил больше не терять времени, со всей силы швырнул в чащу поджаренный корень кудзу и перехватил копье так, как должен держать оружие воин, а не беспомощный старик. Луна еще не взошла, но он двигался в сторону от костра так, как учил дед. Глаза дикорожденного видели немного больше, чем обычные глаза, и когда он подходил к знакомому силуэту, то разглядел маму лучше, чем когда-либо прежде; не только ее бренную оболочку, привязанную за лодыжки и запястья к мощным корням рябины, но еще и истинную сущность этой женщины, которую прежде отказывался замечать. Да, она была его матерью, но прежде всего она была Рогатым Волком.
Мама следила за его приближением, оскалив зубы то ли в угрозе, то ли в холодном приветствии. Так же молча, как она сама напала на него и Гын Джу, Мрачный подошел к ней, сжимая обеими руками копье с наконечником, сделанным из праха ее отца. Мама не вздрогнула, когда сын направил на нее оружие, только глаза округлились, а слабая усмешка сделалась чуть шире. Но самое дерьмовое заключалось в том, что она обрадовалась. Она предпочла бы, чтобы сын пронзил копьем собственную мать, а не держал ее в плену или, что еще хуже, отпустил на свободу.
Только с этим ни хрена не получится, потому что Мрачный никогда не выполнял желания других Рогатых Волков. Широкий, как лист, наконечник копья наполовину ушел в глинистую землю рядом с тем местом, где сидела мать, и, когда безумная гордость на ее лице сменилась отвращением, Мрачный наклонился так низко, что его длинные волосы упали бы на глаза мамы, если бы не наткнулись на ее косу.
— Выслушай меня, мама! — прорычал Мрачный. — Мне насрать, ответишь ты или будешь молчать и морщиться, только сначала выслушай.
Ее губы дернулись в усмешке, но Мрачный, даже не успев подумать, что делает, ударил ее лбом в лоб. Правда, несильно, но этот поступок, похоже, удивил ее не меньше, чем самого Мрачного. Покрытый коркой шрам, появившийся по ее вине, отозвался болью. Приблизив к матери перекошенное лицо, он проговорил:
— Выслушай меня, мама. Прямо сейчас. Потому что пришел конец гребаной песне.
— Конец песне! — Это были ее первые слова после поединка с ним, произнесенные сквозь зубы, явно передразнивая. — Каждый день я молилась, чтобы ты вырос из своих песен. Понимаешь? Каждый день. Молилась Падшей Матери, Черной Старухе, Среброокой и всем другим маскам, которые носит наша создательница... Все, чего я хотела, — это чтобы ты забыл песни и начал жить настоящим.
— Неправда! — От ее лицемерных слов ярость и возмущение Мрачного превратились в нечто острое, способное проткнуть всю ту чепуху, что внушали ему в клане. — Ты просто хотела, чтобы я поверил в ваши песни, в гимны цепистов, наставивших на истинный путь клан Рогатого Волка. Но знаешь, что я тебе скажу, мама? Эти песни — полное дерьмо. Они слишком утлые и слишком мерзкие, и я давно вырос, на хрен, из них.
— Жизнь — это не гребаная песня!
Он никогда прежде не слышал, чтобы голос матери ломался, но, вместо того чтобы вздрогнуть от боли, прозвучавшей в ее словах, почувствовал удовлетворение. Так истинный Рогатый Волк наслаждается мучениями врага.
— Дело в том, мама, что я тоже так считал. Правда. — Он наклонился и снова коснулся лбом ее головы, на этот раз мягче. — Я покинул дом и отправился странствовать по свету. Толковал с ведьмами, сражался с чудовищами. Вмешался в ссору между забытым богом и воином из легенды. Влюбился в принцессу и в ее ухажера. Но даже после всего этого я повторял себе, что был круглым дураком, когда искал силу и мудрость в ваших древних сагах. Я повторял себе, что был глупым ребенком. А сам все это время жил песней, в которую сам бы не поверил, если бы услышал ее, будучи мелким щенком на коленях у Мудроустого. И я... я хочу спеть ее тебе, мама, и на этот раз ты ее в самом деле выслушаешь. Потому что это песня о тебе и обо мне, и если мы должны убить друг друга из-за какой-то хрени, считающейся древним законом нашего клана, то в этой песне поется об опасности, угрожающей всему миру. О том, как Изначальная Тьма накрывает Звезду, прямо сейчас, драть-передрать, и если мы не справимся с ней, то погибнут все люди, везде, от Кремнеземья до Ранипутри. Так что, пожалуйста... разреши мне спеть эту песню для тебя.
Что-то в словах Мрачного застало ее врасплох и, более того, затронуло какую-то струну в душе, потому что она тяжело сглотнула и отклонилась назад, подальше от его головы, глядя туда, где Среброокая едва поднялась над деревьями леса Призраков. Возможно, помогла зоркость глаз или сыновняя чуткость, но он понял, что мать действительно хочет выслушать его, хочет узнать нечто такое, что можно противопоставить безумным законам Рогатых Волков, заставившим ее охотиться на собственного сына. Но затем лицо ее напряглось, и она, сощурившись, произнесла:
— Спой свою песню, Мрачный, но, если она не убедит меня, тебе снова придется драться со мной.
— Ты не дождешься этого дерьма! — Мрачный выпрямился, придя в бешенство от ее слов, которые не мог принять. — Я спою песню, мама, а потом уйду, на хрен. Отправлюсь за пределы Звезды, чтобы сражаться с древним злом, а ты либо пойдешь со мной, чтобы помочь, либо останешься привязанной к этому гребаному дереву.
Как обычно, она все поняла неправильно:
— Если снова сбежишь, как твой дядя, то даже не надейся найти нору, которая укроет тебя от моего гнева, сын.
— Что ж, если так и случится, то хрен с ним, мы будем драться! — Мрачный выдернул копье из земли и помахал наконечником перед ее лицом. — Этим копьем с прахом деда я отрежу тебе ноги и оставлю тебя еще раз, потому что ты ничем не заслужила смерти от моей руки, сумасшедшая драная дикарка!
Он замолчал, тяжело дыша и не отводя взгляда от матери, а она с едва заметной улыбкой посмотрела на него и кивнула. Никогда прежде она так на него не смотрела, и Мрачный понял, что она гордится им. Парень, ты говорил как настоящий Рогатый Волк, вот в чем самая жопа.
— Мой отец умер достойно? — спросила она, разглядывая копье, и Мрачный слишком хорошо знал мать, чтобы не расслышать тревожную интонацию в ее голосе, как бы она ни пыталась скрыть волнение от сына.
— Он сделал даже больше — он достойно жил, — ответил Мрачный, покрутив копье, чтобы его наконечник напитался лунным светом. — И он отправился в Медовый чертог Черной Старухи с куда большим количеством убитых за душой, чем имел бы, если бы умер в саваннах много лет назад, когда ты бросила нас.