Пепел кровавой войны
Шрифт:
Впрочем, все это может быть только репетицией. Они въехали в тень огромных ворот с тройной крышей у дальнего края дворика, слуги ловко просунули длинные шесты под кресло, чтобы нести Доминго по лестнице, и он решил, что роли поменялись, как часто случается на войне и в драмах Люпитеры. В положении пешки, избавленной от необходимости принимать решения, есть несомненная свобода, какую ни один стратег не способен даже вообразить, и теперь Доминго может насладиться ею.
И все же, пока его поднимали по широкой лестнице к трону Самджок-о, Доминго невольно задумался, не появилась ли у него возможность нанести пусть и незначительный, но свой личный удар Вороненой Цепи, которая, вероятно, просила разрешения войти в Отеанскую бухту. Не могут ли его слова повлиять на то, какой прием окажет императрица святошам? Он должен принять быстрое и мудрое решение еще до того, как Чхве отомстит правительнице Непорочных островов за казнь генерала Чи Хён и всей ее семьи. Или — что еще лучше, чем окончательная победа над церковью ценой собственной головы, — он сумеет отстраниться от покушения. В самом деле, какая польза миру оттого, что Доминго погибнет вместе с Чхве? Не говоря уже о том, что, по мнению знаменитого мудреца Хортрэпа Хватальщика, Доминго уготована некая роль в этой великой трагедии, которую смертные называют жизнью. А раз так, не обязан ли он задержаться на Звезде как можно дольше?
Императрица — бесчестное, коварное и определенно опасное существо, но Доминго уже причинил ей самую сильную боль, какую только один родитель способен причинить другому. Пережить собственного ребенка — судьба более ужасная, чем сама смерть, поэтому, если позволить Чхве убить императрицу, это будет означать лишь конец ее мучений, едва ли подходящий для высокой драмы или идеальной справедливости...
Не стоит, конечно, говорить об этом Чхве, вряд ли она придет в восторг, узнав, что ее генерал вместе со всеми родственниками погибла лишь потому, что Доминго оклеветал Чи Хён, переложив на нее вину за собственное преступление, которым он еще и гордится в определенной степени.
Такой разговор только добавил бы ненужного напряжения в их и без того неловкое сосуществование.
Однако сейчас, когда они поднялись на открытую верхнюю площадку лестницы, на головокружительную высоту, в освещенном свечами зале, Доминго слегка пожалел, что не поделился этими сведениями раньше. Да, Чхве — анафема, но благородная анафема, как ни сложно поверить в возможность подобного оксюморона. Трудно отрицать, что она проявила большую верность присяге, чем сам Доминго. Жирная прыщавая задница голой правды состоит в том, что он ничего не сказал Чхве из страха перед тем, что она может с ним сделать. И это лишь доказывает, что даже теперь, когда барона уже ничто не привязывает к жизни, он все еще пытается продлить свое жалкое бытие. Вот почему Доминго Хьортт пережил и своего сына, и солдат и офицеров своего полка, и многих правителей и в итоге оказался здесь. Первый офицер Багряной империи, встретившийся с императрицей Непорочных островов... Он просто трусливый засранец.
На вершине лестницы кресло поставили, и Чхве закатила Доминго в тронный зал, обрамленный величественными нефритовыми колоннами. Сзади доносился запах моря. Целая орда придворных, облаченных в куда более изящные одежды, чем Доминго, сидела на коленях на выложенном плиткой полу, их ряды тянулись от золотистых ширм, составлявших дальнюю стену зала, до его середины, где оставался проход, ведущий к императрице. Из сотен облаченных в белое придворных лишь дюжина вельмож в золотых масках, сидевших ближе других к ее изяществу, носили желтые одеяния и шляпы из конского волоса, а за ними на бронзовой статуе рыбы гарпии угнездился ягнятник.
Когда слуги попятились, а Чхве и Доминго, наоборот, приблизились, он понял, что платформа, на которой императрица возвышалась над кобальтовыми, выходившими из Врат храма Пентаклей, была увенчана тем же самым троном Самджок-о, только теперь он был выдвинут лишь на четыре ступени, а не на дюжину. Позади императрицы виднелась высокая белая ширма с огромным изображением трехногого ворона над улыбающимися ликами языческих богов, покрытыми сусальным золотом, а за ними расстилалась панорама Непорочных островов.
Удивительно, но в ногах у императрицы сидел живой единорог. Никогда не видевший этого зверя Доминго не знал, чего ожидать, когда Чхве сообщила ему, что бессмертное животное осчастливило своей дружбой королевскую семью Отеана. Он решил, что это однорогий козел, вероятно имеющий важное значение для суеверных чужеземцев. Но это был и не козел, и не разновидность лошади, каким единорог изображался в азгаротийских бестиариях. Гротескное чудовище больше напоминало льва, покрытого перламутровой чешуей, с выступающей острой костью на конце морды. Доминго не испытывал желания задержать на нем взгляд дольше чем на секунду, тем более что зверь, казалось, смотрел прямо на него.
Лишь чуточку менее пугающе, чем монстр у подножия трона из золота и красного дерева, выглядела императрица Рюки. Обычные непорочновские одеяния настолько мешковаты, что их можно скатывать, как походную постель, но наряд правительницы мог бы служить палаткой — многочисленные юбки и блузки, надетые одна поверх другой. Рукава были такими свободными, что казалось, будто она набросила на плечи широкое одеяло, а поверх всех этих рулонов ткани висел огромный амулет, украшенный кисточками. Вместо короны она носила длинный перламутровый парик, косы которого разметались во все стороны и свились кольцами, подобно запутавшемуся в сетях осьминогу. Под нарядом можно было разглядеть только лицо, отнюдь не симпатичное и носящее определенное сходство с физиономией ее сына.
Чхве прокатила кресло мимо людей в масках и желтых одеждах, мимо ужасного ягнятника, затем уперлась в преграду из подушек в десяти шагах от нижней ступеньки трона и заблокировала колеса. Доминго не мог толком разглядеть ее лицо, поскольку она уселась на колени чуть позади и сбоку от него, но то, что полковник заметил краем глаза, не обещало, что он уйдет отсюда живым, — Чхве выглядела не грозной, а скорее удовлетворенной. Один из придворных в белой одежде, сопровождавших их по дороге к трону, выкрикнул что-то на непорочновском, и императрица чуть наклонила голову.
— Вас представили, во-первых, как барона Кокспара, во-вторых, как гостя Отеана и, в-третьих, как полковника Багряной империи, — перевела Чхве, опустив взгляд на плиточный пол перед своей подушкой.
— Хорошо, ответь каким-нибудь вежливым приветствием, которое она ожидает от меня, — сказал он, почти не разжимая губ.
— Обращайтесь прямо ко мне, барон Хьортт, — произнесла императрица на высоком азгаротийском. — Возможно, в вашей провинции допустимо, чтобы слуги говорили от имени своих хозяев, но в Отеане так не принято. Кроме того, наше близкое соседство не требует посредников.
— Вы оказываете честь мне и моей стране, так бегло говоря на нашем языке, еще раз доказывая, что души наших народов неразрывно связаны.
Доминго поклонился так низко, как только мог, не рискуя вывалиться из кресла. В его родной провинции императрицу Рюки ненавидели едва ли не сильней, чем всех прочих злодеев со времен Кобальтовой Софии... а после недавних событий, возможно, сильней. Вторжение непорочновской армии и захват вольного города Линкенштерн — это только последнее из множества организованных Рюки нападений на империю и верные ей провинции, но столь откровенная наглость пробудила небывалый гнев в сердцах азгаротийцев. Между тем в Отеане все, от императрицы до дикорожденных солдат, похоже, бойко говорят на азгаротийском или хотя бы на багряноимперском...