Пепел врага

Зверев Сергей Иванович

Стоявший рядом Верещагин положил собеседнику на плечо руку:

– Ладно, прапорщик, не бухти. Работа у нас такая. На гражданке отдохнешь. Выйдешь на пенсию, на рыбалку ходить будешь или на даче цветы выращивать. Красота…

– Доживу ли до пенсии? – совсем уж по-стариковски вздохнул уставший «кусок».

Притушив ногой окурок, десантник попытался приободрить собеседника:

– Не хандри! Груз доставим, а там и отметить это дело можно будет. У меня неприкосновенный запас имеется. Накроем поляну, барашка для шашлыка достанем. У меня знаешь как один сержант шашлыки жарить умеет? Пальчики оближешь! Снаружи с корочкой, а внутри мясо душистое, сочное, во рту тает.

Прапорщик

внимательно посмотрел на десантника. Он чему-то усмехнулся в прокуренные усы, сверкнул металлическими фиксами и совсем уж по-свойски сказал:

– Ты, капитан, не грузи! Спрашивай прямо, что надо. Я ведь не студентка, чтобы ко мне подкатывать.

– Ты знаешь, что за груз везешь? – капитан, что называется, взял быка за рога.

– Так, всего понемногу. Сборная солянка. Амуницию для мотострелков. «Калаши» для местной милиции. Несколько приборов ночного видения, комплекты формы. – Прапорщик прервал перечисление, недоуменно уставившись на капитана. – А в чем, собственно, дело?

– Сам груз получал?

– Нет. Подполковник Кривонравов и его люди получение и погрузку от начала до конца проводили.

– А так бывает? – недоверчиво переспросил десантник.

Прапор взорвался:

– Ты что, капитан, только вчера родился?! У нас и не такое бывает. Я приказы начальства не обсуждаю. Ты прямо предъявы какие-то гонишь. Что, из груза что-то пропало?

Верещагин понял, что раскричавшийся прапорщик знает о грузе ровно столько же, сколько и он полчаса назад. Раздухарившегося прапора следовало немедленно успокоить. Он, кажется, действительно устал от военной пахоты. Такое в Чечне случалось. И это на войне было самым опасным. Верещагин это точно знал. В таком состоянии люди перестают чувствовать опасность, перестают бояться, а их инстинкт самосохранения отказывается работать. В таком состоянии человек может наделать массу глупостей.

Слегка встряхнув прапорщика за плечи, Верещагин сказал:

– Все, уважаемый, остынь. Пора трогаться. И так время потеряли.

– Что с водилой делать? – указав кивком головы на лопоухого, спросил прапорщик.

– Я «Урал» поведу. Парнишка не скоро оклемается.

Прапорщик тут же предложил свои услуги:

– Может, мне баранку покрутить?

– Еще успеешь. Ты лучше за своими орлами присматривай, – помогая водиле подняться, отрубил капитан…

Когда колонна подходила к перевалу, небо посерело. Погода портилась. С севера пришли тяжелые тучи. Налитые свинцом, они ползли по небосклону, цепляясь за вершины гор. В низинах змеиными клубками скапливался туман. Но в кабине «Урала» причуды погоды большого значения не имели. Машина шла ровно, а за ней мерно рокотал БТР с пехотинцами на броне.

Верещагин успел поближе познакомиться с лопоухим водилой. Он даже проникся симпатией к медленно отходившему от испуга парню. Водила с простым хорошим именем Иван был родом из Серпухова и уже успел прослужить половину определенного Родиной срока. Из родителей у Ивана была только мать.

– Чем матушка занимается? – поддерживая разговор, но не отвлекаясь при этом от дороги, спросил капитан.

– Полы в крутой конторе моет. На праздники от шефа подарки получает. Пару бутылок водки и хавчика немного. Они же, крутые, думают, что уборщице, кроме бухла и еды, ничего не надо, – с нескрываемым презрением к богатым говорил парень. – Я мамке после дембеля духи французские куплю. Настоящие духи, в хрустальном флаконе.

– Батя никогда парфюм не дарил? – глядя в зеркало бокового обзора, спросил капитан. Солдаты на броне казались нахохлившимися птицами, усевшимися на морской утес.

– Батя

бухал по-черному. Через это копыта и откинул. Он, кроме водяры, ничего не признавал. Какой там парфюм, если у него трубы по жизни горели, – с ожесточением в голосе откликнулся Иван.

«Совсем еще пацан, а его на войну отправили. И ничего-то он в жизни не видел, кроме пьющего папаши и плачущей матери», – подумал капитан.

– На гражданке учиться пойдешь или как?

– В ментуру подамся. Мозги учебой парить не хочу. На фирму меня не возьмут…

– Это почему же? – не понял капитан.

– Я же с войны вернусь. Гражданские нас отмороженными считают. Кому ужаленные войной нужны? У нас в городе пацан один был. Он еще в первую чеченскую войну под Ножай-Юртом глаз потерял, Кутузовым все обзывали, – словоохотливо строчил отходящий от стресса водила. – Так вот, хозяин фирмы удумал его с зарплатой кидануть. Урезал пару стольников, а когда тот права начал качать, пообещал второй глаз выколоть. Ну, Кутузова и переклинило. Он за гранатой домой сбегал. Шефа в ресторане выщемил, когда тот отбивные с маслинами хавал, и «лимонку» ему на тарелку положил. – Парень зашелся смешком, от которого капитана передернуло. А Иван, захлебываясь, продолжал: – Шалман этот капитально тряхнуло. Туз хоть и скатился под стол, но пачку осколков поймал. Ему в больничке селезенку да еще какой-то ливер отрезали. Короче, наказал Кутузов фирмача.

Верещагин слушал молча, а в конце спросил:

– Ну, а с террористом вашим местным что стало?

Водила безразлично буркнул:

– Ничего хорошего. Ранило Кутузова в живот. Его хирурги подштопали, а суд срок офигетельный вкатил. Чувак и сломался: не захотел на зоне вшей кормить – повесился в камере.

В кабине повисла долгая пауза. Каждый думал о своем. Верещагину стало жалко незнакомого парня, чья жизнь обернулась сплошной нелепицей. Он хотел сказать что-то нравоучительное, предостерегающее Ивана от повторения незавидной судьбы, но не сумел. Ведь он не был священником или психоаналитиком, способным врачевать людские души. Капитан Верещагин был офицером воздушно-десантных войск, умеющим выполнять воинский долг в меру своих сил и понимания. Вот только в Чечне Верещагин наглядно увидел, что этот самый долг каждый понимает по-разному. А уж на гражданке такое понятие и вовсе позабыли.

Из невеселых раздумий капитана вывел взволнованный голос водилы. Тот, ерзая на сиденье, тыкал пальцем в лобовое стекло.

– Смотрите, товарищ капитан, на выступе скалы волк стоит.

Верещагин напряг зрение. Он видел выступ, похожий на сжатый пеликаний нос, но там никого не было. В густых сумерках сложно было что-либо рассмотреть.

– Привиделось, – сказал капитан.

– Точняк, волчара стоял, – твердил солдат.

– В горах и не такое пригрезится. Может, ты снова кемарить начал. Такое, Ваня, бывает, – усмехнулся десантник.

Усталость давала о себе знать. Но за перевалом начинался спуск в долину. А это означало, что самая тяжелая часть пути пройдена. Там, на равнине, колонна прибавила бы в темпе и очень скоро добралась бы до конечного пункта назначения. Там можно позабыть и о коварном серпантине, и о непонятном грузе, и о мрачном ущелье с угрюмыми зарослями по правому борту.

Капитан Верещагин покрепче сжал руль «Урала». Он повернулся к сидевшему рядом пареньку:

– Не дрейфь, Ванюшка, прорвемся.

Вдруг сквозь муть стекла дверцы капитан Верещагин увидел, как оживает угрюмый лес. Люди возникали из темноты бесшумными серыми призраками. Их присутствие в окутанном туманом лесу Верещагин почувствовал почти инстинктивно.