Пепел
Шрифт:
Неизвестный нашёл где-то стул, вне поля моего зрения и уселся чуть поодаль, будто старался держаться на расстоянии.
Бросалось в глаза множество мелких шрамов на его смуглом или же просто сильно загоревшем лице. Их было недостаточно для уродства, но хватало, чтобы вызвать некоторую настороженность.
— Я старший лейтенант Антонов. А ты Лоцман.
— Спасибо, я помню, — во рту будто нагадили, собственный голос мне показался незнакомым. — Достали уже эти звания.
— Понимаю. Мне тоже иногда надоедает. Друзья и старшие зовут меня Гава.
— Ты военный?
— К счастью, нет, — старлей хмыкнул. —
Гава обвёл руками палату и загадочно улыбнулся.
— И вы сюда встряли, долговцы?
— Долг овцы – пастись, давать шерсть и мясо, — старлей нахмурился. — Мы Долг, единственная преграда для Зоны перед мирной жизнью.
— Ой, да бросьте, — я фыркнул так эмоционально, что на халат полетели слюни. — Расскажите это военным на блокпостах, которые стабильно раз в месяц несут потери двухсотыми. Или, скажем, вашим идеологическим врагам из Свободы, которые не один год противостояли мутантам и фанатикам, прущим со стороны Выжигателя.
— Так, хватит об этом, — Гаве, видимо, не понравились мои мысли.
Когда я ещё смогу так поговорить с офицером Долга и указать на бревно в их собственном глазу?
— Где мы?
— Об этом не могу распространяться. Гостей здесь принимают очень редко, и в таких случаях обычно завязывают им глаза. Ни один километр тебя тащили на носилках, пока ты был без сознания. Потом боролись за твою жизнь.
— Боролись за мою жизнь? Я помню, как меня оглушило и ослепило, ничего более.
— Граната спровоцировала лёгкий сердечный приступ, а ещё у тебя гематомы по всему телу, перелом ребра, — Гава загибал пальцы.
— Приступ? — сначала я удивился, но потом почувствовал, как слегка ноет под лопатками. — Вот и приехали…
— Твой друг Клещ работает очень грубо, хотя в и не скажешь ведь, что напролом. Странные у него методы.
— Он мне не друг. И не Клещ он, а майор… Точнее, уже подполковник, какой-то разведки. Не знаю.
— Я в курсе, — старлей ещё больше посерьёзнел. — Думаешь, мы бы стали сотрудничать с обычным сталкером и помогать его друзьям? Долг знает, с кем стоит вести дела.
Про себя я лишь усмехнулся. Так и подмывало припомнить небезосновательные слухи о том, как долговцы годами снабжали бандитов оружием и боеприпасами втихую. Не поэтому ли в последний год отношения между Долгом и вольными сталкерами сильно ухудшились?
Но вслух всё же сказал другое:
— Вы же мне помогаете мне не потому, что кто-то попросил?
— Всё верно, — старлей кивнул. — Наш общий враг устроил охоту, но при всех выпавших шансах убить тебя, не стал этого делать. Потом и вовсе похитил, но по задумке Клеща. Была разыграна целая партия с поиском могилы тех наёмников, чтобы приманить его. Впрочем, как мне кажется, тебе надо было лишь показаться в общем сталкерском поле, он бы и так явился.
— Клещ простых путей не ищет, да? Или он так издевается надо мной?
— Я уже осудил его подход и высказал ему это в лицо.
— И что он ответил?
— Не хочу выражаться грубо, у меня иное воспитание, — Гава криво улыбнулся. — Зато мы выяснили, что ты очень ценен для него и нужен ему живым.
— Я это понял в первую же стычку с Чёрным, и вроде бы от Клеща ничего не скрывал, — отчасти я соврал, потому что
— Тем не менее, — Гава развёл руками. — Сразу скажу, что отпустить мы тебя сможем лишь через месяц, таков срок лечения, по крайней мере, тех болезней, которые в силах вылечить наш врач.
— А это ещё что значит?
— У нас есть подозрения, что у тебя рак, — спокойно сказал Гава, хотя в его взгляде всё же промелькнула доля сочувствия. — Это предположение, нужна более детальная диагностика, биопсия.
Мне не требовалось много времени на размышления. Я принял всё за секунду.
Такой исход был слишком очевидным. Постоянно шляться среди радиоактивной дряни, аномальных полей и рассчитывать на долгую и безболезненную старость? Как можно?
Когда-то ещё в университете я узнал про философа Эпикура, который однажды выразил мысль что-то вроде: «Пока я есть – смерти нет, когда смерть наступает, меня уже нет». Может быть, это не дословно, но мне такой подход был по душе. Я не боялся смерти, я боялся момента встречи с ней, внезапного и непостижимого.
Когда у меня появилось примерное понимание, от чего я умру, если не поймаю пулю раньше, жить стало даже немного легче.
— Ну и ладно, — я вздохнул и улыбнулся.
Гава удивился моей реакции.
— И всё же проверься по возможности на большой земле. Не надо недооценивать нашего врача.
— Проверюсь, но мне сейчас не до этого. Что там с этим ублюдком?
— К делу так к делу, — Гава кивнул и встал со стула, начал медленно расхаживать по палате. — В любом случае тебе придётся рассказать о нём всё, что тебе известно. А дальше… Ты вправе выбрать два исхода: покинуть Зону навсегда и считать, что для тебя всё благополучно закончилось, либо помочь нам разобраться с твоим недругом.
— Он вам сильно насолил?
— Много кому. Ну так что, Лоцман? Что предпримешь?
— Я останусь.
***
В первую же неделю я встал на ноги и передвигался по убежищу как у себя дома. Отреставрированный бункер постсоветской эпохи даже в обжитом виде вызывал чувство тревоги.
Несколько раз по ночам, когда в палате и коридоре тух свет, мне снились неприятные сны. Я видел жуткие сюжеты, как в похожем подземном комплексе в тёмные коридоры вырывается нечто опасное. Людям приходится прятаться по углам, в надежде, что кто-нибудь придёт и спасёт их, но в глубине души они понимают: такого никогда не будет. Во сне я также примерял на себе роль несчастного, который нечаянно разбивает пробирку и обрекает всех обитателей на мучительную смерть. После парочки таких сновидений мне поскорее захотелось выйти на поверхность.
Я предполагал, что размеры бункера скромны и если от меня и скрывают некоторые помещения, то их не очень-то и много. Маршрут моих передвижений был ограничен: палата, кабинет Гавы, узкий коридор без единой двери, но с десятком переплетённых проводов под потолком и, конечно же, единственное просторное помещение, оборудованное под столовую. Там я принимал пищу обычно в компании одного постоянно поддатого повара и двух долговцев из местной охраны. Правда, кроме них Гавы и молодого со своими странностями врача, я больше никого здесь и не видел.