Пепельное небо
Шрифт:
— Если есть выход, — повторяет женщина, на этот раз очень медленно и спокойно, — значит, есть и вход.
— Нам все равно никогда не попасть внутрь, — отвечает дед нетерпеливо.
— Чистый, — говорит старуха. — Чистый здесь, среди нас!
В этот момент в переулке слышится грохот грузовиков. Дед и старуха затихают. Снаружи злобно лает собака, затем звучит выстрел — лай затихает. Прессия знает эту собаку. В свое время пса избили так сильно, что он только и знал, что прятаться или нападать. Прессии всегда было жаль эту собаку, и она иногда подкармливала ее, не с руки, конечно, потому что все равно не могла ей полностью доверять.
Прессия задерживает дыхание. Все вокруг затихает, кроме
Дед стучит тростью — два удара: брить и стричь. Прессия не готова вот так уходить, ей не хочется бросать деда. Он быстро шагает к креслу и берет в руку кирпич. Женщина подходит к окну, держась за забинтованный локоть, и выглядывает.
— УСР, — шепчет она с ужасом.
Дед, тяжело дыша, смотрит на шкаф, где прячется Прессия. Их взгляды встречаются сквозь маленькое отверстие в двери. Он тяжело дышит, его глаза расширяются. Растерянность. Он выглядит растерянно.
Что же будет с дедом без нее? Прессию парализует страх. Может быть, УСР пришло за кем-то другим, с надеждой думает девушка. Может быть, за мальчиком по имени Артуро или за девочками-близнецами, которые живут в доме с навесом. Не то чтобы она хотела, чтобы УСР забрало близняшек или Артуро. Как вообще такое можно желать? От страха Прессия не может даже пошевелиться.
В переулке она слышит глухой вскрик и шарканье сапогов по тротуару. Только не сюда, шепчет она про себя. Пожалуйста, только не сюда! Она ждет, когда же наконец грузовик уедет, но он по-прежнему урчит двигателем в переулке.
Дед снова стучит по полу, на этот раз громче. Ей срочно пора уходить. Но прежде чем уйти, Прессия рисует круг, затем два глаза и улыбающийся рот пальцем в золе, скопившейся у дверцы шкафа. Она хочет, чтобы это значило «Я скоро вернусь». Увидит ли дед это и поймет ли? Что, если она не вернется домой в ближайшее время или вообще никогда не вернется?
Прессия вздыхает, а затем толкает больной рукой ложную панель. Фанера немного поддается, затем выпадает и ударяется о пыльный пол парикмахерской. Свет заливает шкаф. Сердце Прессии молотом случит в груди. Она оглядывает затененный остов бывшей парикмахерской и, задрав голову, смотрит в сумеречное небо. После тесного пространства шкафа Прессия чувствует себя беззащитной.
В парикмахерской остался только один стул, вращающееся кресло с подъемным механизмом. Столешница напротив этого кресла тоже цела. Три расчески плавают в пыльных стеклянных трубках, заполненных мутной синеватой водой, будто они застыли в прошлом.
Прессия быстро движется в тени стены, проходя мимо ряда треснувших зеркал. Слышится урчание двигателя еще одного грузовика. Странно, что их тут больше, чем один. Прессия садится на корточки и задерживает дыхание. Из грузовика доносятся звуки радио, играющего незнакомую старую песню. Визжит электрическая гитара, гудит бас. Когда УСР забирает людей, они связывают им руки и заклеивают скотчем рты, но то, что они включают радио, почему-то кажется Прессии самым страшным.
Девушка пригинается как можно ниже. Неужели они все пришли за ней? Один грузовик блокировал их переулок, а другой — параллельную улицу. Все зеркала в парикмахерской разбиты, за исключением ручного зеркальца, которое лежит на столешнице. Прессия спрашивала деда о таких зеркальцах, и он объяснил ей, что их использовали, чтобы показывать клиентам затылок. Прессия недоумевала: кому может понадобиться рассматривать свой затылок?
С места, где она сидит, виден Купол, возвышающийся к северу на холме. Это сфера, блестящая и яркая, усеянная большими черными дулами, сверкающая крепость, увенчанная крестом, который сияет даже сквозь пепельный воздух. Прессия думает о Чистом, высоком и худом, с короткими волосами. Наверное, это все-таки слух, не может такого быть. Кто бы по своей воле оставил Купол, чтобы прийти сюда и быть пойманным?
Грузовик грохочет совсем рядом. Прожекторы освещают комнаты. Прессия не двигается.
Луч света на секунду выхватывает осколок зеркала, откуда на Прессию испуганно смотрят ее собственные миндалевидные глаза, доставшиеся от матери-японки, такой красивой и такой молодой. И россыпь веснушек на носу, и ожог в виде полумесяца вокруг левого глаза.
Если она уйдет, что же будет с Фридлом? Фридл умрет без нее.
Мимо Прессии проезжает грузовик с надписью УСР и черным когтем на дверце кабины. Прессия не шевелится, пока рычание мотора и песня не растворяются в ночи. Первый грузовик все еще стоит в переулке. Прессия слышит крики, среди которых нет голоса деда.
Она осторожно выглядывает на улицу из разбитой витрины. Там пустынно, темно и холодно. Прессия снова проскальзывает вдоль стены к остову двери и крадется на улицу, держась близко к стене.
Есть ли у нее план? Только прятаться. Можно залезть в старые ирригационные трубы, которые показал ей дед, всего в трех кварталах, там Прессия была бы в безопасности. Хотя можно ли сейчас говорить о безопасности?
Брэдвел, осеняет ее. У нее есть карта его местонахождения, которую он сунул ей в карман. Он наверняка сидит дома, готовясь к следующей лекции. Примет ли он ее, если она придет к нему как будто поблагодарить за подарок? Он же должен ее деду за операцию, хотя она бы никогда не пошла просить кого-либо об одолжении. Никогда в жизни. Тем не менее попытаться все же стоит, ведь Горс выжил. На полу, рядом с дверью, к своему удивлению, Прессия видит покрытый копотью колокольчик. Подняв его, Прессия замечает, что он немой — язычок отсутствует. Можно будет что-нибудь смастерить из него. Прессия сжимает колокольчик так сильно, что его края врезаются ей в ладонь.
ПАРТРИДЖ
КОПЫТО
Прежде чем увидеть овец, Партридж слышит их рассеянное блеяние, которое доносится из ежевичных кустов. Одна словно заикается — этот звук напоминает ему, как Вик Биллингсли смеялся над ним в вагоне монорельса. Но это было будто в другом мире. Солнце уже село, и все тепло испарилось из воздуха. Партридж находится на самом краю города, среди его обуглившихся останков. Он чувствует запах дыма, слышит в отдалении звуки, какие-то внезапные крики. Чьи-то крылья шумят в вышине.
Это место похоже на пустыню. Он почти сразу выпил всю взятую с собой воду. Сквозь пыльный воздух мало что видно, но дважды ему кажется, что он видит на земле моргающий глаз, который быстро исчезает в пыли. Он не уверен, что это не галлюцинация.
Он достигает края леса. Если земля может быть населена, лес очень опасен. Он пытается представить, где могут жить несчастные. Он думает о своей матери, святой, как называл ее отец, и о несчастных, которых она могла спасти. Если она жива, живы ли они? Большая птица цвета нефти пролетает близко от его головы. Он успевает разглядеть ее клюв на шарнирах и сжимающиеся лапки. Пораженный, он провожает взглядом птицу, пока она не скрывается в лесу. Он вспоминает о птице, которую смастерила из проволоки Лида, и его заполняют чувство вины и страх. Где сейчас Лида? Он не может избавиться от ощущения, что она в опасности, что ее жизнь изменилась. Может, они просто зададут ей несколько вопросов и позволят вернуться к нормальной жизни? Вообще-то ей нечего им рассказать. Она лишь знает, что он взял нож, но именно это может заставить их думать, что она что-то недоговаривает. Видел ли кто-нибудь их поцелуй? Если да, они могут подумать, что она причастна к его побегу. Он помнит поцелуй. Воспоминание приходит к нему снова и снова, мягкое и сладкое. Ее запах — запах цветов и меда.