Пепельное небо
Шрифт:
Он хочет уйти, но слишком поздно.
Остается всего несколько минут до прихода техника. Прохладный воздух струится из вентиляционной отдушины. Партридж подкатывает стул на колесиках под трубу, залезает на него, надеясь на устойчивость, и открывает отдушину. Когда панель, закрывавшая ее, исчезает в отверстии потолка, он берется за край трубы и, оттолкнувшись от стула, втягивает себя в вентиляционный канал. Став на четвереньки, он возвращает панель на место. Это не останется незамеченным надолго, но даст ему несколько минут форы.
В вентиляционной шахте темнее и шумнее, чем он ожидал. Включенная система неистово вибрирует. Он ползет так быстро, как только может. Он должен добраться до первых вентиляторов к моменту остановки системы. Там
Как и было указано на чертеже, он выползает из вентиляционной шахты и попадает в большой воздухоочистительный тоннель. Там он может выпрямиться во весь рост — голова слегка задевает потолок. Тоннель похож на барабан с идеально круглым потолком. Ему приходит на ум слово «литавры», но он не знает, что оно значит. Что могут литавры сделать с человеком?
Прямо перед ним первая преграда из туго натянутых фильтров. Партриджа удивляет, что фильтры ярко-розового цвета. Он вынимает кухонный нож и думает о Лиде, вспоминает ее голос, считающий до двадцати в полутемной комнате. Он проводит пальцем по лезвию и начинает резать фильтр. Волокно с жесткими нитями, словно мясо, потихоньку поддается. Его частицы кружатся вокруг и поднимаются в воздухе, напоминая ему что-то из детства. Что-то вроде снега.
Партридж слышал, что частицы волокна могут оседать в легких и вызывать инфекцию. Он не знает, так это или нет. Потихоньку он теряет веру во все, что представлялось как факт. Хотя непредвиденные риски того не стоят — поэтому он натягивает шарф, закрывая рот.
Партридж вырезает достаточно большое отверстие и пролезает через фильтр. Его кофта окрашивается розовой пылью, впереди покоятся ужасающие лезвия. Он подбегает к первой серии вентиляторов и, стараясь ни к чему не прикасаться, пролезает в небольшой треугольник между лезвиями лопастей. Его ботинки скользят по гладкой поверхности, и он с грохотом падает — сказывается неуклюжесть после кодировок. Быстро поднявшись, он проходит через вентиляторы, постепенно даже находя подходящий для этого темп. Интересно, техник уже понял, что капсула пуста? Завопила ли сигнализация? Специальные силы уже подняты по тревоге? Партридж знает, что как только станет известно, что пропал сын Уиллакса — единственный сын, — поискам не будет конца.
Он движется все быстрее и быстрее, словно преодолевая полосу препятствий. Ему вспоминается задний двор их дома, где он жил в детстве, а может, это и не их дом, а чей-то чужой. Там была зеленая лужайка с травой, растущей прямо из земли, и деревья с неотполированной древесиной. Там даже была собака. Его старший брат и какая-то высокая девочка сделали полосу препятствий из веревок — на каких-то надо было раскачиваться, под какими-то проползать и еще бросить мяч в корзину в самом конце. Еще были напитки с трубочками, сгибы которых были похожи на маленькие аккордеоны, чтобы трубочку было удобно держать во рту.
Внезапно у Партриджа начинает кружиться голова. Чтобы не упасть, ему приходится схватиться за лопасть. Ее острый край разрезает ему руку, и капли крови падают на пол. Всего несколько раз он видел свою собственную кровь, например у дантиста, когда машины были поставлены на слишком мощный режим и его слюна порозовела. Перед глазами у него начинают мелькать белые пятна, но потом зрение приходит в норму.
Партридж смотрит на часы. Осталось тридцать две секунды и одиннадцать вентиляторов. Ему вдруг становится жутко: а если он не успеет? Он умрет здесь, его порубит на куски. И куски эти вынесет из вентиляции — он же разрезал фильтры, и они станут красными от его крови. Какие-то помещения придется закрыть, кого-то — переселить, на время. Слухи похоронят настоящую историю. Никто не скажет про вентиляцию — иначе люди решат, что несчастные восстали и решили атаковать Купол биологическим оружием. Акцию припишут УСР, этому странному милитаристскому режиму. Начнется массовая паника. Поломке найдут рациональное объяснение, а для Партриджа сочинят новую историю — можно только надеяться, что это будет что-нибудь благородное. Бедный Уиллакс. Ему пришлют открытки с соболезнованиями. Никаких настоящих похорон, все будет как в прошлый раз с братом. Никто не хочет видеть мертвого мальчика. Здесь нет места красивому варварству. Бедняга старик Уиллакс, жена и два сына — все мертвы. Три коробки в Архиве личных потерь.
Головокружение не проходит, но Партридж продолжает двигаться. Он случайно режет себе щеку. Издалека доносится гудение. Мотор. Он перепрыгивает через предпоследний вентилятор и бежит. В конце тоннеля он видит розовые фильтры. Он хочет выбраться отсюда. Он хочет снова ощутить солнце и ветер. Хочет найти свою старую улицу, дом, несмотря на то что все это должно быть руинами. В его поведенческом коде есть сопротивление. Почему? Как это связано с его матерью? Он нашел ее вещи в ящике, и все изменилось. У него есть конверт с когда-то принадлежавшим ей украшением на золотой цепочке и поздравительной открыткой, металлическая музыкальная шкатулка и фото, вставленное в пластиковую рамку. Все это он чувствует даже через ткань.
Партридж выныривает из последнего набора лезвий-лопастей как раз в тот момент, когда вентилятор щелкает и начинает вращаться. Воздух, словно нескончаемый выдох с другой стороны розовых фильтров, мешает ему двигаться вперед. Тоже и с его памятью — долгий вдох, отбрасывающий его назад. Он падает, но ему удается держаться подальше от лезвий. В этот момент включается его силовая кодировка. Он чувствует прилив силы. Добравшись наконец до фильтра, он кромсает его ножом, сопротивляясь ветру. Розовые волокна летят мимо него к вентиляторам, и ему в голове приходит слово «конфетти».
ПРЕССИЯ
СТУК В ДВЕРЬ
Всю ночь Прессия трудится над своими игрушками. Дед спит в кресле у двери, кирпич по-прежнему покоится на его ноге. Дедушка теперь занимается торговлей сам, и с тех пор ей приходится работать больше, чтобы сделать больше игрушек, которые можно обменять на еду. Иногда дед слишком плохо себя чувствует, чтобы пойти на рынок, и тогда они оба ощущают себя бесполезными, и оба ненавидят эти моменты. Время для Прессии измеряется чувством голода. В последние ночи она начинает осознавать, что медленно умирает здесь, чахнет в кружеве пепла в тесном склепе шкафа. Она всматривается в лицо деда, покрытое ожогами и напряженное даже во время сна.
Подарок Брэдвела лежит на столе. Иногда Прессия ненавидит людей на фотографии, как бесцеремонное напоминание о жизни, которой она лишилась, но убрать фотографию с глаз долой не хватает силы воли.
С тех пор как Прессия открыла подарок, она стала больше вспоминать из прошлого, чаще отдельными вспышками: небольшой аквариум со снующей взад и вперед рыбой, движение кисточки в записной книжке ее матери, что-то теплое и урчащее под столом. Она вспомнила, как сидела на папиных плечах, как он ходил с ней под цветущими деревьями, как заворачивал ее в свое пальто, когда она засыпала, и как он переносил ее от машины до кровати. Она вспомнила, как расчесывала волосы матери, в то время как играла музыка на КПК — женщина пела колыбельную про девочку на крыльце, и кто-то предлагал ей взяться за руки, чтобы ехать с ним к земле обетованной. Только ее голос, без аккомпанемента. Похоже, это была любимая колыбельная матери — она включала ее каждый раз, когда Прессия ложилась спать. Со временем колыбельная надоела Прессии, но теперь она отдала бы все на свете, чтобы услышать ее снова. Мама пахла травяным мылом — чисто и сладко. Запах папы был крепче — как кофе. Фотография людей в кино почему-то подстегивает воспоминания, и теперь ей не хватает родителей так сильно, что перехватывает дыхание. Где-то из глубин памяти всплывают объятия матери — мягкость и тепло ее тела, шелк волос, сладость запаха. Вот отец заворачивает ее в пальто, где она чувствует себя защищенно, как будто в коконе.