Пепельное небо
Шрифт:
— Просто скажи уже! — кричит Партридж.
— Что сказать? — спрашивает Брэдвел, и на этот раз Прессия на стороне Партриджа. Брэдвел — вот кто что-то скрывает, как сказала бы Добрая Мать. Вовсе не Партридж.
— Ты что-то знаешь, — заявляет Прессия. — Теперь ты собираешься издеваться над нами? Чтобы мы тебя умоляли на коленях?
Брэдвел качает головой:
— Лебедь с черными лапами — это японская сказка. Я был воспитан на подобных вещах. И в настоящей японской сказке все по-другому. Второго короля там нет. И третьего ребенка — прекрасной дочери — тоже нет.
— Ну и что? — спрашивает Партридж.
— Это не просто сказочка на ночь! Твоя мать зашифровала в ней послание для тебя. Ты должен его разгадать.
Прессия чувствует покалывание в руке, под головой куклы. Она потирает ее пальцами, чтобы успокоить нервы. Она очень хочет, но одновременно боится узнать, что же означает история. Почему? Она сама не знает.
— Я не могу понять, — говорит Партридж, но есть в этой истории что-то такое, что Прессия ощущает где-то глубоко внутри, на уровне подсознания. Это история о разлуке и потере.
— Нет, можешь! — настаивает Брэдвел.
Прессия вспоминает, как Партридж рассказывал ей об этой сказке. Она говорит:
— Ты думал, что твой отец и есть злой король, который украл ее крылья. Ты же сам мне так сказал.
Ее голова тяжелеет, сердце готово вырваться из груди. Это еще не все, она уверена, что видит только вершину айсберга.
— Я думал, что ей могла нравиться эта история по личным причинам, — говорит Партридж. — Мои родители не особо ладили.
— И? — тянет Брэдвел.
— Это ты мне скажи, — бурчит Партридж. — Я думаю, ты, как всегда, уже обо всем догадался.
— У твоей матери было два сына, — быстро начинает Брэдвел. — Потом она взяла тебя с собой в Японию, когда ты был ребенком, и влюбилась там в доброго короля, и родила от него. Кто был добрым королем? Я не знаю. Но он был хорошо осведомлен, это точно.
Прессия бросает взгляд на Партриджа, который застыл на месте — от страха или от злости? Брэдвел выглядит очень взволнованным, полностью поглощенным тем, что говорит. Он смотрит то на Прессию, то на Партриджа, и Прессия не понимает, что происходит в его голове в этот момент. Почему он настолько взвинчен?
— Ну же, Прессия, — почти умоляет Брэдвел, — ты не просто девочка, прячущая свою куклу. Ты же уже поняла, уже все знаешь!
— Девочка? Только что я была долгом, который ты отдал. — Прессия прикасается к кукле. — Не нужно мне говорить, кто я.
Но в то время, как она произносит это, ей становится интересно, а вдруг она все еще девочка? Всего несколько дней назад она собиралась прожить свою жизнь в шкафу около парикмахерской. Она была готова сдаться и выкинуть из головы все вырезки из журналов и мечту о Прежних Временах и Куполе.
— Ты никогда не была для меня долгом. Послушай меня, — начинает оправдываться Брэдвел.
— Давай вернемся к истории, — советует ему Прессия.
— Скажи нам, что ты на самом деле думаешь, — просит Партридж.
— Хорошо, — сдается Брэдвел. — Вот как я все понимаю. Человек, от которого родила твоя мать, был в курсе всего, что делали японцы — или что пытались предотвратить. Радиационная устойчивость. Твоя мать передавала ему информацию, и я согласен с ее решением. В Японии были очень хорошие ребята, я так думаю. Мои родители были того же мнения. — Он делает паузу. — Я едва помню их лица…
Брэдвел бросает взгляд на Партриджа:
— Почему тебя больше не кодировали? Почему не довели дело до конца?
— Они пытались, но я был устойчив к кодированию. Оно не работало со мной, — отрезает Партридж.
— Как твой папочка отреагировал на все это?
— Не называй его так!
— Бьюсь об заклад, он просто рвал и метал!
— Послушай, я ненавижу отца больше всех на свете. Но я его сын. И только я имею право ненавидеть его так сильно.
Становится очень тихо.
Партридж произносит:
— Я ненавижу его снисходительность, его сдержанность. Я ненавижу его за то, что он никогда не смеется громко и не плачет. Ненавижу его лицемерие. Ненавижу то, как он постоянно покачивает головой, будто не одобряет то, что я делаю. Ненавижу то, как он смотрит на меня, будто я не стою ни гроша. — Партридж обводит взглядом комнату. — Был ли он счастлив, видя результаты моего кодирования? Думаю, вряд ли.
— Почему же? — спрашивает Брэдвел.
— Потому что он думал, что на них повлияла мать.
— Он недооценил ее, — говорит Брэдвел. — Я думаю, она знала все об операции «Феникс», как и человек, подаривший ей этот кулон. Ей нужно было знать, что в голове у ее мужа и его людей — массовое уничтожение, выживание под Куполом, в конце концов, регенерация земли и появление сверхвидов. Возможно, она передала другой стороне информацию о том, что он задумал. Королева-лебедь стала крылатым вестником, так было в сказке? Они пытались предотвратить исполнение плана, спасти некоторых людей. Но в какой-то момент твоя мать поняла, что у них не хватит времени… Я не думаю, что Уиллакс беспокоился, жива она или нет, один раз он уже оставил ее умирать. Жалеет ли он, что не убил ее? Неужели это все месть? Может быть, он использует своего единственного сына, чтобы убедиться, что его жена мертва? Или все-таки то, что она жива, означает, что она что-то знает, и ему нужна эта информация.
— Ты его совсем не знаешь, — говорит Партридж, но его голос слаб и звучит так, словно он не уверен в своей правоте.
Брэдвел смотрит в пол и качает головой.
— Посмотри, что он сделал с нами, Партридж. Мы — те, кто имеет право его ненавидеть так, как не можешь даже ты.
Прессия смотрит на голову куклы, как на напоминание о детстве, которого у нее не было.
— Какое отношение все это имеет ко мне? — спрашивает она.
В голове нет ясных мыслей, лишь гул. Она понимает, что ее жизнь вот-вот изменится, но она не знает как. Она смотрит на бахрому кукольных ресниц, на маленькое отверстие в губах. Щеки Прессии пылают. Все вокруг нее уже догадались, но не хотят говорить. Может, она и сама уже поняла? Все сказано там, в сказке на ночь, но она не может разглядеть этого.