Пепельное небо
Шрифт:
Когда Лида проснулась наутро после обмена сообщениями с Рыжей, той уже не было. Может быть, она была сумасшедшей. Кому вообще могло прийти в голову свергнуть Купол? Скажи ему. Кому, Партриджу? Рыжая думала, что Лида общается с ним? Но даже если так, зачем Лиде говорить это ему? Рыжая явно была не в себе. Многие люди здесь сходят с ума. Лида исключение, а не правило.
На следующее утро в палату Рыжей поселили другую девушку, трясущуюся от страха. И, честно говоря, Лиде стало легче. Что она могла сказать Рыжей после ее сообщения? Если ей вообще когда-нибудь удастся
Лиду не водят на трудотерапию. Как дали эту привилегию, так и забрали. Она спрашивала санитарок, когда ей разрешат пойти туда снова, но они сами не знают. Она бы спросила у них что-нибудь еще, но боится. Это все равно что признаться в том, что она не знает. Ей хочется, чтобы все думали, будто она что-то знает.
Но сегодня две санитарки приходят перед обедом и говорят, что забирают ее в медицинский центр.
— Меня будут переселять? — спрашивает Лида.
— Мы не знаем, — отвечает одна из женщин, которую Лида раньше не видела. Ее напарница стоит в дверях. — Прямо сейчас, без всяких вопросов. Только сказали, где оставить тебя.
Прежде чем сопроводить Лиду, санитарки перехватывают ее руки плотным пластиковым устройством, сжимающим запястья так, что девушка чувствует свой пульс изнутри. Когда они проходят мимо двух врачей в коридоре, Лида краем уха слышит:
— А без этого не обойтись? Подумайте, что скажет Джулис.
Джулис — это первое имя ее матери. Так странно, что они говорят о ней с такой личной интонацией. Они не хотят, чтобы мать увидела ее с наручниками, стыдятся этого. Значит ли это, что она увидит маму, прежде чем уйдет?
Из чувства милосердия врачи просят санитарок ослабить наручники. Санитарка лишь на несколько лет старше Лиды. Интересно, училась ли эта женщина в Академии? Может, они проходили друг мимо друга в залах. Женщина вставляет большую красную рукоятку между наручником и внутренней стороной запястья девушки. Лида представляет на мгновение, что бы она ощутила, перережь ей санитарка горло. На ней все еще надет белый комбинезон, на голове платок. Кровь очень хорошо бы выделялась на белом. Лиду просят идти, сложив руки перед собой. Как только они выходят из реабилитационного центра, она ищет глазами мать, но не находит.
Санитарки сопровождают девушку в одиночном вагоне, который останавливается у медицинского центра, и теперь ведут Лиду по другому коридору. Она никогда не была в медицинском центре, за исключением того раза, когда ей удаляли миндалины и когда у нее была небольшая простуда. Девочек в Академии не кодируют. Слишком боятся повредить их репродуктивные функции, что важнее, чем повышение их умственных или физических способностей. Те, кто постарше и не размножается, могли пройти процедуру кодирования для улучшения работы мозга. Но Лида, наверное, не подходит для этого. Зачем улучшать работу мозга, который психологически скомпрометирован? Она также знает, что у нее есть шанс на своем веку войти в Новый Эдем. В таком случае, им понадобятся все, кто может производить потомство, для заселения Земли, и тогда даже те, кто коротал время в реабилитационном центре, смогут быть полезными. Она все еще на это надеется.
Обои пестреют цветами, напоминая о домах в Прежние Времена. Даже стоит пара кресел-качалок, будто в них можно усесться и душевно поболтать. Это для того, чтобы успокаивать людей, думает Лида. В отличие от остальных девушек, которые преуспевали на уроках по светской беседе, Лида просто зазубривала список вопросов, чтобы поддерживать разговор. Она всегда чувствовала давящую панику, когда беседа прерывалась огромной паузой. Она вспомнила, как Партридж прошептал ей: «Давай делать то же, что и все нормальные люди. Чтобы никто ничего не заподозрил». Она не нормальная. Как и он.
Такими домашне-уютными мелочами никого не одурачишь. Тем более когда над головой постоянно что-то жужжит и мерцают люминесцентные лампы. И когда двери в комнаты отворяются, открывая вид на кровати с железными решетками. Там кто-то лежит? Лида не видит, потому что вокруг снуют медицинские работники в масках, халатах и перчатках.
Впереди в ряд стоят мальчики из Академии. Ее взгляд скользит по их лицам. Некоторые узнают Лиду и выпучивают глаза. Один ухмыляется. Она не отводит взгляд, она же не сделала ничего плохого! Девушка поднимает голову и смотрит прямо перед собой, сфокусировавшись на телефоне-автомате в конце коридора.
Слышно, как кто-то шепчет ее имя, затем имя Партриджа. Интересно, какую историю им рассказали — Лида готова услышать все что угодно, даже ложь сейчас была бы лучше, чем ничего.
Санитарка поворачивает в конце зала, и они наконец подходят к двери с табличкой: ЭЛЛЕРИ УИЛЛАКС. У Лиды перехватывает дыхание.
— Стойте, — шепчет она, — я не знала.
— Если тебе не сказали, значит, это должно было быть сюрпризом, — говорит санитарка, ослабившая Лидины наручники.
— Дайте мне минуту, — бормочет Лида. Ладони вспотели, и она вытирает их о комбинезон.
Другая санитарка стучит в дверь.
— Мы пришли! — кричит она.
— Войдите, — отзывается мужской голос.
Уиллакс оказывается меньше ростом, чем ожидала Лида. Он немного сутулится. Она помнит, что он тверд как камень. Раньше он всегда выступал на праздниках и общих собраниях. Но сейчас она понимает, что Форстид взял над ним верх. Может, потому что Форстид моложе и его зубы блестят, будто подсвеченные изнутри. Уиллакс уже в возрасте.
Он поворачивается в своем кресле, расположенном перед рядом мониторов и клавиатур, и мягко улыбается. Он снимает очки — напоказ он их, что ли, носит? Лида и не помнит, когда в последний раз видела очки. Уиллакс складывает их и прижимает к груди.
— Лида, — произносит он.
— Здравствуйте, — говорит Лида и протягивает руку для приветствия.
— Давай без формальностей, — качает головой Уиллакс, но она ощущает, что он ее сторонится. Или это запрет? Она же теперь нечистая, после того как пролежала в реабилитационном центре.