Пеперль - дочь Жозефины
Шрифт:
– К сожалению, правда. Мне битьё, вообще-то, не по нутру, но Пеперль просто на этом помешана, и иной раз я доставляю ей такое удовольствие, тем более что потом она меня прекрасно вылизывает. Однако я всё же предпочитаю, чтобы меня сначала вылизали, а потом засунули макаронину в пизду. Скажу я вам, нет ничего лучше макаронины в пизде.
Мали воодушевлена и озабоченно размышляет о том, продерут ли её ещё сегодня или нет.
– Вы, госпожа Веверка, только что упомянули, что на мужской вечеринке в ходу будут разные извращения, не могли бы вы уточнить для нас, какие именно? – интересуется Пеперль. – Кроме обычной ебли и минета я знаю только, что один мужчина как-то потребовал от меня поссать ему в рот.
– Ну, ты ещё молоденькая невинная девчонка. Оно, конечно, правда, ничего принципиально нового, кроме ебли и вылизывания, собственно говоря, в мире не существует, однако всё зависит от формы, в какой это делается. Есть, разумеется, и другие вещи, но все они – лишь вариации. У меня, скажем, имеется один клиент, который вообще со мной не ебётся. Он только вылизывает
– Ну, а он что делает?
– Во время его визита я должна догола раздеться, раздвинуть ляжки и крепко закрыть глаза. Потом он начинает дотрагиваться до секеля крестом от своих чёток. Я предпочла бы сразу перейти к делу, эти бессмысленные ужимки у меня уже в печёнках сидят, но, как ни странно, при каждом прикосновении меня тотчас же с новой силой захлёстывает волна возбуждения. Костяной крест так приятно холодит пизду, я жду, вот сейчас, вот сейчас он снова дотронется до секеля. Это страшно взвинчивает меня. И увидев, что я уже на пределе, что я уже едва сдерживаюсь, он наматывает чётки себе на яйца и начинает меня ебать. А костяной крест при каждом толчке похлопывает меня по сраке. Во время ебли он произносит проповедь точно священник на кафедре, и не будь я в таком возбуждении, меня от его слов мороз пробирал бы по коже. Каждый раз он повторяет одно и то же, я это уже наизусть вызубрила, однако для чего он это делает, я не знаю. Ебётся он преотлично, у него очень приятный поршень, но, несмотря на это, я ни в кои веки не подпустила б его к себе, не плати он так щедро. Во время ебли он всегда закидывает мои ноги себе на плечи и ладонями крепко держит меня за жопу. А после того, как спустит, с таким остервенением лупит меня по жопе, что кожа на ней вот-вот, кажется, лопнет, и кричит: «Покарать надо эту плоть, покарать!»
– Я бы померла со смеху, – восклицает Пеперль.
– Вот этого нельзя делать ни в коем случае. Во-первых, он продирает тебя так, что дух захватывает, а, во-вторых, он просто не смог бы кончить иначе. Не следует забывать, что за сотню шиллингов он найдёт себе полный пароход баб, которые совершенно спокойно позволять проделать с собою подобный фокус.
– И потом, он, в конце концов, здорово ебётся, – замечает Пеперль, – вы ведь сами говорите об этом.
– Да, тут ему следует отдать должное, ствол у него превосходный. Далее, есть у меня круг клиентов, – продолжает Веверка свой рассказ, – с которыми я всегда великолепно провожу время, но не получаю никакого удовлетворения и, уходя, возбуждена ещё больше, чем перед приходом. Таковы, к примеру, два брата. Им втемяшилось в голову во что бы то ни стало вставить женщине одновременно оба своих поршня. Навязчивая идея, хотят они так, и всё тут. Вот уже год мы бьёмся над этой проблемой, но ничего путного не выходит, меня это только каждый раз приводит в ужасное возбуждение. Если один из них держит свой хуй в пизду, другой пытается засунуть мне свой в жопу, но безуспешно. Потому что когда у меня ствол в пизде, моя задняя дырка становится слишком узкой, а если елдак введён мне в жопу, то в свою очередь необычайно сужается пизда. Сплошное мучение с этой парочкой. Братья мне рассказали, что попытка такого рода удалась им один-единственный раз, но произошло это с такой исполинской бабищей, у которой между пиздой и сракой впору было прокладывать телефонную линию. А вот со мной дело никак не ладится, но именно со мной они хотят этого добиться, проявляя при этом чудеса долготерпения. Вы можете себе представить, до какой температуры меня разогревает это бесконечное испытание. Уходя от них, я похожа на суку в состоянии течки, потому что ни тот, ни другой в меня никогда не спускают. Когда они в очередной раз осознают, что у них опять ничего не получилось, то всегда просят меня полизать их. Но стоит мне только начать, как я тут же получаю весь заряд в рот. Потом я как угорелая мчусь домой и приглашаю к себе наверх нашего привратника. Девочки, такого молота, как у него, вы от роду не видели! Когда у него встаёт его ствол, то достаёт ему до середины живота, и такой толстенный, что мне его ладонью не обхватить. Вот это хуй, вот это молодец! Мне достаточно только вспомнить о нём, как я возбуждаюсь. Но сегодня я его ещё распрямлю, этот привратницкий посох, даже если господин, с которым я нынче встречаюсь, вылижет мне все потроха, и если в предстоящую ночь он окажется даже двенадцатым, я всё равно с ним поебусь. А теперь, девочки, оставьте меня одну, мне скоро уходить. Наведайтесь ко мне завтра ближе к вечеру, тогда мы с вами всё и обсудим относительно мужской вечеринки.
– Может быть, вы нам ещё что-нибудь расскажете? – с мольбой в голосе просит Пеперль.
– Вы всё это на себе ещё испытаете, наберитесь только немножко терпения! Какая польза вам от моих рассказов о самых распрекрасных хуях, если в пизде у вас пусто.
Расставаясь, Мали сделала свой обычный книксен. Но Пеперль на прощание лихо схватилась за пизду Веверки, запечатлела крепкий поцелуй на высоко поднявшемся, тугом секеле и кончиком языка лизнула щель.
– До скорого, моя прекрасная пиздёночка, – говорит она и этой лаской оставляет госпожу Веверку в таком состоянии, что та в бесплодной тоске по поршню вынуждена
– Какая же я дура, что так быстро выпроводила детей. Не сделай я этого, Пеперль наверняка меня ещё полизала бы, да и другая, думаю, не осталась бы равнодушной.
Она неистово обрабатывает свою пизду и стонет:
– Ах, если бы здесь была Пеперль, у этой девчонки такой миленький язычок, у паршивки у этой, будь она проклята, что теперь оставила меня одну. Не надо мне было их выпроваживать. Эх, я, глупая курица!
И она в слепой ярости зажимает секель большим и указательным пальцами и начинает так отчаянно его надрочивать, что ей уже больно по-настоящему. Но именно из-за этого, или, может быть, из-за воспоминаний о сладком язычке Пеперль, мгновенно заливает всю изнутри. Она дрожит и теперь ощущает, как влага из пизды стекает по её пальцам.
И теперь настало их время! Теперь, как страстно надеются Пеперль с Мали, начинается их большая карьера. Жизнь во всём своём манящем великолепии ждёт отныне их впереди, открывая перспективы на хуи всякого рода, которые обеспечат им комфортабельное и безбедное существование. Отныне, с сегодняшнего вечера они будут точно знать, куда им надо идти и с кем ложиться в постель. Их будущее готовой фабулой расстилается перед ними. Ни одна мать не смогла бы отыскать для них лучшей профессии, ибо матери слишком легко забывают, что самым заманчивым и отрадным в их молодости был крепко стоящий и неутомимо работающий хуй, что самым приятным для них было поебаться от души. Совершенно голые стоят Пеперль и Мали в небольшом боковом кабинете, примыкающем к банкетному залу фешенебельного столичного отеля, и наблюдают, как госпожа Веверка, которую давно уже называют просто Мицци, обрызгивает духами пизду. Сегодня состоится еженедельный праздничный вечер клуба, который официально носит имя «Венские червонные валеты», а неофициальное его название «Танцы на проволоке верных друзей хозяйки». И Пеперль с Мали предстоит быть введёнными в программу варьете и других мероприятий в качестве новеньких. Мицци Веверка затем тщательно припудривает своё пышное тело, после чего облачается в платье из воздушнейшего креп-жоржета, которое, будучи перехвачено в талии только узким золотым пояском, лёгкими свободными складками ниспадает до самых щиколоток. Сквозь тонкую как паутина материю просвечивает белоснежная кожа, которую это одеяние больше подчёркивает, нежели скрывает.
– Красиво, – с придыханием говорит Пеперль, – изумительно красиво.
А Мали, пробуя на ощупь, поглаживает тонкую материю, не упуская, конечно, возможности, игриво пройтись ладошкой также по мягким округлостям Мицци.
Мицци удовлетворённо смеётся, любуясь своим отражением в зеркале.
– Я вам нравлюсь? – Белокурые локоны мерцающими прядями обрамляют лилейный лоб, глаза сверкают влажным блеском. – Так, теперь ваша очередь, теперь я вас сделаю красивыми.
Из шкафчика у стены она достаёт две пары лакированных туфель на высоком каблуке, красные шёлковые юбочки не более двадцати сантиметров в длину и два крошечных кепи красного с золотом цвета, какие носят мальчики-лифтёры в гостиницах.
– Одевайтесь, – командует она.
Девочки натягивают коротенькие носочки и возятся с остальными деталями туалета, однако у них это плохо получается, они не знают с чего начать.
– Ничего страшного, – подсказывает Мицци, – носки вообще не нужны, только туфельки.
Потом накидывает им на бёдра юбчонки и прикрепляет к волосам забавные кепи. С изумлением глядят девчонки на себя в зеркало. В туфлях на высоком каблуке их голые, стройные ноги смотрятся ещё длиннее, а короткие шёлковые юбочки едва прикрывают их пиздёнки. Лихо сдвинутые набекрень кепи придают мордашкам юных шлюшек ещё более дерзкий вид. Тёмно-красной несмываемой губной помадой Мицци выразительно подчёркивает соски их грудей и несколькими каплями благоухающей эссенции смачивает каждой пупок.
– Готово, а теперь отправляемся, и не осрамите меня!
Узкий тёмный коридор ведёт к банкетному залу. Вход в него завешен красными бархатными портьерами, из-за которых доносится громкий смех, пение, звон бокалов и крики. Пеперль энергично проскальзывает через портьеры, немного раздвинув их в стороны, и увлекает за собой двух других охочих до ебни пиздовладелиц. В первый момент ни один человек не обращает внимания на их появление, поэтому у подруг есть время спокойно оглядеться по сторонам и оценить обстановку. В глубоких кожаных креслах за низкими столиками располагаются господа во фраках и белых манишках, потому что в клубе «Весёлой хозяйки», по крайней мере, в начале банкета, всё обставлено на высочайшем уровне. У поперечной, узкой стены просторного зала располагается сцена, занавес которой пока опущен, а перед ней сидит джаз-оркестр. Потом девочки замечают, что они тут не единственные дети. Ещё три аналогичные пары, одетые, как и они, но только в голубые, зелёные и жёлтые цвета, кружат по залу. То там то здесь кто-нибудь из господ, мимо которого они проскальзывают в данный момент, трогает девочек между ног. Теперь в зале становится оживлённее. Ещё из нескольких боковых дверей появляются молодые, миловидные женщины, которые, как и Мицци, облачены в прозрачные воздушные платья. Они тоже выглядят в высшей степени завлекательно. Мицци спешит оставить общество девочек и теперь, покачивая импозантными бёдрами, проплывает между столиками. Два официанта с ведёрками шампанского торопливо пробегают мимо ещё несколько не освоившихся с обстановкой девочек, даже не бросив взгляда на их вызывающе торчащие грудки с подрумяненными сосками. Один из них, слегка задевший Мали, на ходу извиняется: